Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только

Серьезные меры по формированию позитивного имиджа России властями, конечно, принимались. В Европе действовали журналисты, финансируемые русским правительством, секретные агенты. Большинство опровержений на книгу Кюстина было написано на французском, английском и немецком языках. Задачи борьбы с русофобскими настроениями возлагались на людей, вполне официально выполнявших свои обязанности. Одним из них был князь Элим Петрович Мещерский. Молодой, обаятельный, высокий блондин, он стал наглядным опровержением русофобских опасений. Но даже к таким европеизированным аристократам французы относились настороженно. Как написал влиятельный французский политик тех лет герцог Л.-В. де Бройль, «…и вдруг какой-нибудь жест, какая-нибудь интонация голоса дают вам почувствовать, что вы находитесь лицом к лицу с самым ожесточенным врагом вашей родины».

Поскольку князь Элим был мечтателем, который верил в идеи «Святой Руси», не находившие отклика у французов, замену ему нашли в лице Якова Николаевича Толстого, агента Третьего отделения. В его обязанности входил негласный надзор за русскими политическими эмигрантами. Как и князь Мещерский, он регулярно просматривал парижскую прессу и, обнаружив в ней статьи антироссийского содержания, писал опровержения.

В антикюстиновской пропаганде были задействованы выдающиеся умы эпохи, в том числе Ф. И. Тютчев и П. А. Вяземский. По подсчетам французского исследователя Мишеля Кадо, было написано по меньшей мере десять русских опровержений на книгу Кюстина: Кс. Кс. Лабенского, С. Убриля, М. А. Ермолова, Н. И. Греча, Я. Н. Толстого, П. А. Вяземского, И. Г. Головина, Ф. Ф. Вигеля, Ф. И. Тютчева и А. С. Хомякова. Все тексты были опубликованы отдельными брошюрами, кроме работы Вяземского, которая осталась неизданной. Как весьма жестко отметил Ф. И. Тютчев в анонимном письме доктору Густаву Кольбу, редактору немецкой «Всеобщей газеты», «книга господина де Кюстина является еще одним свидетельством умственного бесстыдства и духовного разложения — характерной черты нашей эпохи, особенно во Франции, — когда увлекаются обсуждением самых важных вопросов, основываясь в большей степени на нервном раздражении, чем на доводах разума, позволяют себе судить о целом Мире менее серьезно, нежели прежде относились к разбору водевиля». В Записке от 12 апреля 1848 года Тютчев писал, что Кюстин судил о России, «постигая ее сквозь шоры ненависти, удвоенной невежеством». А писатель и дипломат Ксаверий Ксаверьевич Лабенский отмечал: «Зеленая и едкая желчь струится, помимо его собственной воли, с каждой страницы этой книги и окрашивает там каждый предмет в цвет ипохондрии».

Работа князя Петра Андреевича Вяземского «Еще несколько слов о работе г-на Кюстина „Россия в 1839 году“ по поводу статьи в „Le Journal des Debats“ от 4 января 1844 года», может быть, является самой яркой в длинном списке опровержений. По словам Петра Андреевича, в своих выводах Кюстин не идет дальше описанного им трактирщика из Любека, утверждавшего, что Россия — плохая страна. «Это суждение, с религиозным рвением воспринятое Кюстином, переносится с кухни трактирщика в работу путешественника <…> Я всегда думал, что трактирщики Любека, этого торгового города, столько выигрывали от потоков путешественников между их городом и Санкт-Петербургом, что должны были воспринимать Россию как землю обетованную. Я ошибался <…> Обладая в высшей степени чувством великодушия и бескорыстия, зараженный, к тому же, Русофобией, этот достойный человек скорее согласится увидеть свой хозяйский стол пустым, а комнаты — безлюдными, лишь бы не поощрять несчастных путешественников посещать эту гибельную страну».

Князь Петр Андреевич тонко подметил основные причины успеха книги Кюстина. Во-первых, она состояла из набора устоявшихся штампов и стереотипов, воссоздавая совершенно распространенный на Западе образ России. Французы видели в ней то, что хотели увидеть, как это было, например, в ходе Отечественной войны 1812 года, когда они наблюдали белых медведей под Смоленском и северное сияние под Березиной. Во-вторых, книга провоцировала скандал, и уже одно это предрекало ей успех. Как писал Вяземский, «если людям нравятся сказки, то еще больше им нравится шумиха и скандал. Это прекрасная пища для бездельников, людей простодушных и доверчивых. Стоит ли удивляться тому, что эта работа, написанная, очевидно, исключительно с целью угодить современным политическим настроениям, имела резонанс?» Кюстин как раз создал такую интересную, экзотичную, но при этом страшную сказку.