Страшные стихотворения

В день четверга, излюбленный у нас,
Затем что это праздник всех могучих,
Мы собрались в предвозвещённый час.

Луна была сокрыта в дымных тучах,
Возросших как леса и города.
Все ждали тайн и ласк блаженно жгучих.

Мы донеслись по воздуху туда,
На кладбище, к уюту усыплённых,
Где люди днём лишь бродят иногда.

Толпы колдуний, жадных и влюблённых,
Ряды глядящих пристально людей,
Мы были сонмом духов исступлённых,

Один, мудрейший в знании страстей,
Был ярче всех лицом своим прекрасным.
Он был наш царь, любовник всех, и Змей.

Там были свечи с пламенем неясным,
Одни с зеленовато-голубым,
Другие с бледно-жёлтым, третьи с красным.

И все они струили тонкий дым,
Кто подходил и им дышал мгновенье,
Тот становился тотчас молодым.

Там были пляски, игры, превращенья
Людей в животных, и зверей в людей,
Соединённых в счастии внушенья.

Под блеском тех изменчивых огней,
Напоминавших летнюю зарницу,
Сплетались члены сказочных теней.

Как будто кто вращал их вереницу,
И женщину всегда ласкал козёл,
Мужчина обнимал всегда волчицу.

Таков закон, иначе – произвол,
Особый вид волнующей приправы,
Когда стремится к полу чуждый пол.

Но вот в сверканьи свеч седые травы
Качнулись, пошатнулись, возросли,
Как души, сладкой полные отравы.

Неясный месяц выступил вдали,
Из дрогнувшего на небе тумана,
И жабы в чёрных платьях приползли.

Давнишние созданья Аримана,
Они влекли колдуний молодых,
Ещё не знавших сладости дурмана.

Наш круг разъялся, принял их, затих,
И демоны к ним жадные припали,
Перевернув порядок членов их.

И месяц им светил из дымной дали,
И Змей наш устремил на них свой взгляд,
И мы от их блаженства трепетали.

Но вот свершён таинственный обряд,
И все колдуньи, в снах каких-то гневных,
«Давайте мёртвых! Мёртвых нам!» кричат.

Протяжностью заклятий перепевных,
Составленных из повседневных слов,
Но лишь не в сочетаньях ежедневных, —

Они смутили мирный сон гробов,
И из могил расторгнутых восстали
Гнилые трупы ветхих мертвецов.

Они сперва как будто выжидали,
Потом, качнувшись, быстро шли вперёд,
И дьявольским сиянием блистали.

Раскрыв отживший, вдруг оживший, рот,
Как юноши, они к колдуньям льнули,
И всю толпу схватил водоворот.

Все хохоты в одном смешались гуле,
И сладостно казалось нам шептать
О тайнах смерти в чувственном разгуле.

Отца ласкала дочь, и сына мать,
И тело к телу жаться было радо,
В различности искусства обнимать.

Но вот вдали, где кончилась ограда,
Раздался первый возглас петуха,
И мы спешим от гнили и распада, —

В блаженстве соучастия греха.

Города молчанья