Страшный человек

Часть предметов, в основном документы, Семигин забрал с собой, а деньги и золото, достаточно объемный пакет, передал на хранение Кухарчуку. Видел он и маленькую записную книжку в зеленой обложке. Книжку Семигин сразу забрал себе. Встречались они потом для постепенной передачи денег и уточнения плана отъезда Семигина в связи с темпами продвижения расследования. Семигин, кроме того, знал от участкового о задержании Тимошина (Дохлого) и Волкова, об убийстве Урбанюка-Ижинского. Как использовал Семигин полученную информацию, Кухарчук не знает, но тот проявлял особый интерес к этим людям.

Несколько дней назад, по команде москвича, за непристойное поведение участковым был задержан некий гражданин и помещен в камеру отдела, с двадцать шестого апреля по двадцать восьмое, после чего он был отпущен. Скорее всего, именно этот гражданин причастен к повешению Тимошина. Проживал Семигин в гостинице. Каких-то общих знакомых у них нет. За помощь участковому обещаны десять тысяч долларов и полная амнистия. Именно эти деньги и находились в его сумке. О встрече в фитнес-клубе подельники договорились в связи с необходимостью срочно вывезти из города вещи, добытые в квартире Безроднова, на безопасное расстояние.

Следователь удовлетворенно улыбнулся — сработало.

В основном это всё, что успел написать Кухарчук. Детали будут потом. К сожалению, изложенная информация не проясняет текущее место нахождения Семигина, не упрощает его поиски.

Тем не менее, преступление можно считать раскрытым. Токарев позвонил полковнику и доложил о результатах. Получил поздравления и благодарность. Но радости или облегчения не испытал. Очень много всего оставалось неясным. Кто убил Тимошина и Волкова, как это связано с Москвой? Связано ли? Как поступить с Титовым? Много вопросов. В самоубийства Николай Иванович не верил. Кроме того, Котляр поделился информацией, полученной из Москвы: сообщили, что, оказывается, Семигин уже неделю ни в какой командировке не числится, наоборот, его разыскивали на фирме, отчаялись, объявили за прогул замечание, потом выговор, и на сегодняшний момент Семигин в торговом доме не работает, уволен по статье, о чем ему на адрес, указанный в личном деле, отправлено официальное извещение и приглашение за расчетом. Слабая ниточка оборвана, и непонятно, где искать убийцу, тем более, если он добрался до Москвы.

Токарев чувствовал себя истощенным и морально, и физически, душевное опустошение превращалось в безразличие и отрешенность. Приходящего после завершения расследования удовлетворения не было. Напротив, проросло острое недовольство собой, воспаленное раздражение работой отдела, несовершенством мира и всем, что только попадалось на глаза. Ему казалось, что сейчас он встретится с мертвым, но еще живым Волковым, которому невозможно смотреть в глаза и на вопросы которого ему нечего будет ответить. Оборвалась его связь с несчастной дочерью, больше не будет его науки, не прозвучат больше его нелепые, смешные колкости.

Хотелось все бросить и уехать, наконец, в плановый отпуск к Черному морю.

***

В СИЗО он доехал к девяти вечера. Из руководства его встречал только начальник оперчасти, чьи бесцветные заплывшие глаза не обещали ни версий, ни объяснений. Тело Волкова перевезли к тому моменту в морг третьей городской больницы. Воображаемый диалог не состоится.

В кабинете начальника, в пятне света, источаемого винтажной, времен ГПУ, настольной лампой, Токарев сидел над пачкой документов. Он медленно читал и откладывал в сторону акты, объяснительные, рапорты и смазанные черно-белые фото, распечатанные на принтере.

Картина вырисовывалась следующая. Очевидно, пьяный Волков сидел на унитазе, над которым вскрыл себе вены куском стекла. Чтобы кровь не свернулась, он держал руки в висящей рядом раковине, под струйкой воды, там же лежало и само стекло. Потом, видимо, Олег Львович потерял сознание и сполз со своего пьедестала на пол, завалился на правый бок и принял смерть в таком положении от потери крови. Вокруг унитаза и под телом обнаружено небольшое количество рвотных масс и пятен крови. Никаких следов насилия на теле не отмечено, нет и следов борьбы в камере, за исключением разбитой водочной бутылки. Происхождение водки неизвестно, однако сама по себе водка в камерах не редкость. Администрация не гнушается дополнительным заработком, но надзирать за законностью в СИЗО — дело прокуратуры.

На столе обнаружены кружка с остатками водки, несколько религиозных книг, блокнот со схемами приборов и формулами, скомканная предсмертная записка, криво наточенный карандаш. На единственной полке стояли банка с кофе, пачка с чаем и пачка сахара. Ничего лишнего, как у святого отшельника.

Записка гласила: «От показаний отказываюсь. Не могу больше терпеть позор и несправедливость. Из-за меня убили друзей. Ухожу из жизни добровольно».

Открытые, огромные глаза Волкова и умиротворенная полуулыбка страшно глядели с фотографий, как напоминание всем живущим о собственном ничтожестве.