Страшный Париж

— Нет, что за ерунда! — сказал он через минуту, успокаиваясь. — Однако вообрази себе эту муку: я все время дрожу, что она заметит мое странное поведение, — я уже ловил не раз удивление в ее глазах, — и не могу сам преодолеть своего чувства. И если бы это еще было все. — Он провел рукой по лбу. — Три дня тому назад, идя к Арабелле, я вдруг увидел на крыше дома, на улице, через которую переходил… тигра, готовившегося прыгнуть на меня… Что я могу сделать? Смешно, десять раз смешно… Но он был настолько же реален, как вот эти пьяницы вокруг нас, как эта вывеска кино напротив… Вижу как сейчас: он лежал на небольшой пристройке к дому, на черепичной кровле, старой, нуждающейся в починке… лежал, пригнув уши, напружинив лапы… еще миг, и он сбил бы меня с ног страшным ударом своего корпуса… Я невольно отступил назад, запнулся о панель, и свалился так, что не без труда добрался обратно до дому. И кроме того, меня все время преследует дикий, фантастический, но нестерпимо пугающий сон… Ночь за ночью я слышу яростный рокот там-тамов, вижу первобытные спутанные лианами джунгли, вижу головы змей, клыки львов, исполинские фигуры слонов, раскачивающих огромные бивни; и на этом фоне толпу негров, размахивающих копьями, направленными мне прямо в сердце. Их множество, им нет числа, но у всех них одно лицо… Лицо, которое я никогда не видел наяву, и которое мигом бы узнал… и оно смотрит, с угрозой, ненавистью, с издевательской насмешкой… Причем, во сне я знаю без слов, чего они от меня хотят: чтобы я оставил Арабеллу, отказался от нее. Но будь они прокляты! Я не откажусь никогда в жизни, сколько ее осталось…

Словно истощенный вспышкой, он замолчал, закрыл рукой лицо.

— Ты не пробовал обратиться к доктору? — спросил я, чувствуя все большее беспокойство за своего приятеля.

— Был, — апатично отозвался Олег. — Говорит: переутомление — меньше заниматься, больше спать, делать гимнастику. Но я, наоборот, и так уже запустил занятия, хотя скоро выпускной экзамен… Прописал бром и еще что-то…

Вдруг в глазах Мансурова мелькнул ужас. Я невольно схватил его за руку.

— Что с тобой?

Он отвел взгляд от входа.

— Мне почудилось, что по улице прошел тот самый негр… С каким-то высоким блондином… Нет, честное слово, плохи мои дела. Как бы ты поступил на моем месте?

Я стесненно и сконфуженно сделал неопределенный жест рукой.

— Знаешь, я одно могу тебе посоветовать. Действуй сообразно народной поговорке: кажется, так перекрестись.

К моему изумлению, собеседник посмотрел на меня так, будто я высказал Бог весть какое откровение. Ободренный этим, я продолжал уже увереннее:

— Да, попробуй всегда в этих случаях читать про себя, а то и вслух, короткую молитву. И на ночь тоже… Ты, наверное, не молишься? Сделай опыт не засыпать, не сказав «Отче наш»; я уверен, что ты от этого испытаешь облегчение.

Помимо всякой мистики, — прибавил я про себя, — это на него наверняка повлияет, как самовнушение. И, похоже, уже повлияло — куда быстрее, чем я ждал.

В самом деле, когда Мансуров прощался со мной, в его глазах читалось нетерпение испытать новое средство, на которое он, очевидно, возлагал много надежд.

♦♦♦

И оно подействовало удивительно удачно!

Через три дня, часов в одиннадцать вечера, когда я читал малайский роман, уже раздевшись и в постели, дверь с бурным стуком отворилась, и ко мне ввалился Олег Мансуров в состоянии радостной экзальтации.

Я не сразу мог понять, что с ним произошло. Постепенно мне удалось, однако, принудить его говорить связно.