Читаем Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник) полностью

Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Варанаси — город-соглядатай. Глазами перепуганных иностранцев он следит за своими кремациями. Мертвецы встают с бамбуковых носилок. Они недавно умерли, всего три-четыре часа назад, и не привыкли к новому статусу. Крематорщики бамбуковыми палками усмиряют мятежных покойников. Впрочем, я видел, что когда во весь рост встает в огне мертвая четырнадцатилетняя красавица, они шалятпалками, подстегивая ее к последнему танцу. Рядом козлы едят ритуальные цветы. Родственники в белом здесь не плачут. Здесь каждый сожженный идет в нирвану.

— Это — ад, — сказала фрау Абер, отряхиваясь от пепла. Мы шли по замызганным переулкам старого города. Старый город прыгал на одной ноге, потому что второй ноги у него не было. Вокруг лежали куски непереваренной истории. Валялись страшные остатки мусульманских набегов. В затылок жарко дышала модернистская богиня Кали.

— Сама ты — ад.

Она не знала, обидеться или обрадоваться своей инфернальности.

— От Варанаси до неба ближе, чем от Берлина до Москвы, — холодно заметил я.

— Ты зачем удаляешься от меня? — грациозно испугалась фрау Абер.

В Варанаси я понял, что рай — часть ада, а ад — часть рая. Смотря с какой стороны зайти. Раздались выстрелы. Полицейские стреляли в студентов, которые бросали в них камнями, бутылками, кокосовыми орехами.

Индус в полете полон адреналина

Толпа студентов бежала прямо на нас. Впереди толпы бежал бог Шива.

— Революция! — возликовала фрау Абер.

— Шива! Шива! — закричал я. — Хари! Хари!

Начальник станции

Он дважды спас меня от верной смерти. Когда фрау Абер ушла пописать, начальник станции отвел меня в сторону и шепнул на ухо, чтобы я не садился в следующий поезд, идущий на Калькутту.

— Я точно знаю, что он сойдет с рельсов.

Я сидел на чемодане на вокзале в Патне уже третьи сутки: мне было все равно. Меня облюбовали городской сумасшедший с ножичком, который он угрожающе сжимал меж ног, и двое прокаженных. Фрау Абер вернулась из «мочиловки», как официально назывался станционный туалет, в слезах: у нее открылся кровавый понос.

— Уедем на первом поезде!

— Он сойдет с рельсов.

— Кто тебе это сказал?

— Начальник станции.

— Откуда он знает?

Я пожал плечами.

— Я поеду!

— Езжай, химера! — сказал я.

Она осталась. На следующий день мы прочли в газетах, что поезд сошел с рельсов. Пять перевернутых тяжелых коричнево-красных вагонов, сто двадцать убитых.

— На этот проходящий вы тоже не садитесь! — шепнул мне снова начальник станции.

— Почему? — спросил я из вежливости.

— Грабители.

— В первом классе есть охрана, — вяло возразил я.

— Они убьют охрану, — сказал начальник станции.

Мы открыли газету. Грабители убили полицейского и трех пассажиров. Ведутся поиски. Я оглянулся. Под тонкими одеялами на платформе неподвижно лежали тела. Трудно было отличить живых от мертвых.

За полчаса до прихода правильногопоезда начальник станции пригласил нас в свой кабинет. Он вписал в наши билеты от руки какие-то свои каракули, поставил печать и сказал, что теперь все в порядке.

— Из какой вы страны? — спросил начальник станции.

Если кто-нибудь в Индии спрашивает вас, из какой вы страны, значит, он ждет от вас денег.

— Я из России, она — из Германии, — бессонным голосом сказал я, незаметно вынимая из кармана бумажку в сто рупий.

— Ленин! — сказал он однозначно.

Это все, что знают индусы о моей стране.

— Да, — вздохнул я.

На восходе солнца у начальника станции был молодцеватый вид. Глаза горели. Он стал усиленно крутить диск черного телефона, потом — красного. Телефоны молчали. Они не работали.

— Откуда вы узнаете о приближении поезда? — спросил я.

Он весело закивал головой. Я догадался, что он ничего не понял. Я положил под красный телефон бумажку в сто рупий и показал глазами. Мы сфотографировались, пожимая друг другу руки. Помощник начальника станции отнес мой чемодан в купе первого класса. В купе уже сидело и стояло человек семнадцать пассажиров. Какой-то невинно замученный индийский парень тут же заснул у меня на плече.

— Чай! Чай! Чай! — вопили в зарешеченные окна поезда разносчики чая.

Когда поезд собрался было трогаться, в купе вбежал начальник станции, расталкивая народ. Ему было пятьдесят пять лет. Лицо у него было взволнованное. Я подумал бог знает что. Он пожал мне руку и пожелал счастливого пути. Он сказал, что будет обо мне помнить и что те два поезда были опасными, а этот безопасный.

— Ленин, — сказал он однозначно и вышел из моей жизни.