Страшный суд. Пять рек жизни. Бог Х (сборник)

Берлинская электричка, как кукушка, расскажет мне, что вкус не переделать, не стоит и пробовать. Мне припомнится случайный советский офицер на берлинской платформе с опущенными, как у монаха, глазами, и я пожалею, что больше его не увижу. Берлин все чаще становится для меня местом встречи. Чаще всего — со стереотипами. Им меня научило немецкое искусство модернизма, которое я вижу как большое О, обведенное красной губной помадой. Что делать мне с классической немецкой музыкой или заявлением Гитлера о смехотворных ста миллионах славян на Востоке, которых надо уничтожить? Не знаю, это для меня — обычный ультразвук, но я невольно становлюсь свидетелем чьих-то очень чужих неврозов, зависти, внезапно открывшегося мазохизма или любви, хихиканья, показа недешевого белья и шепота на ковре «фик мих», спеси, тщеславия, прочих ароматных свойств. Они бросаются мне в глаза как случайному соглядатаю, вышедшему к Ванзее окунуться в июльскую воду и вдруг заметившему, что здешнее население преимущественно не бреет подмышек.

Чем больнее ее стегаю, тем с большим количеством синяков просыпаюсь я поутру.

Что делать мне с этим знанием? Обратить против критиков, которые без всякого физиологического стеснения так живо ненавидят мои книги, или же, напротив, поделиться им со сливками вечной женственности? Но где ты? На потолке.

Индия как подсознание России

Чтобы понять Россию, надо ехать в Индию. Русский культуролог, живущий в Германии, считает Россию подсознанием Запада. Но у подсознания Запада есть свое подсознание — Индия.

Географически Индия напоминает вымя, висящее под телом России. Туда стекает российская подсознательность.

Россия замышляет себякак непознанную целостность — Индия осуществляетсебя как загадку. Индия смелее России в своей нищете, неудачливости, бюрократии, тупости, катастрофах, безумии климата. Она смелее России в своей уникальности. Культура Индии не конвертируется. Все драгоценности Индии имеют символику, умираю щую на границе. Впрочем, темный «гиннес» тожелучше всего пьется в Дублине. Россия доходит во всем до предела. Индия переваливает за.

Теологически Россия — девочкапо сравнению с Индией.

Русский язык прокололся на слове «Ганг». Вышел бессрочный лингвистический ляпсус. Река, названная именем богини Ганги, в русском сознании выступает с мужской бородой, наподобие отца-Рейна. Это все равно, что назвать Волгу — Волгом. Трудно идти против языкового течения. Ганг — сильное русскоеслово. Ганга звучитгораздо слабее.

Волга-матушка — для русских великая река, но она никогда не получила статуса святой. Не хватило мужества ее таковой назвать. Ганга-матушка заявила о своей святости. Русский был бы рад считать воду Волги чистой водой, но боится расстроить себе желудок. Индус верит в чистоту воды в Ганге настолько, что он ее пьет, и его вера побеждает грязь реки. Русский презирает смерть, индус ее побеждает.

Калькутта

Прогресс начинается с лицемерия. В Калькутте нет коров. Коровы лицемерно запрещены ради их же собственной безопасности. Зато есть проститутки в очень ярких сари. Они стоят так дешево, что за сто долларов можно накупить целую улицу греха и утонуть с головой в разврате.

Прогресс начинается с отрицания чистоты Ганга и со страха смерти. Продвинутая журналистка калькуттской газеты «Телеграф» призналась мне с радостью, что боится смерти. Исторически она еще была в сари, но уже без традиционных украшений. Под сари у нее были французские трусы и черный австрийский лифчик «Триумф». Под лифчиком — большие мягкие груди кормившей матери.

— А вы, случайно, не здешние сливки вечной женственности? — потупился я.

— Хотите, я вам приведу проститутку, организовавшую первый независимый профсоюз блядей Калькутты?

— Их мамка — богиня Кали?

— Наши бляди — коммунистки!

— Ты зачем ее раздеваешь взглядом? — недовольно шепнула мне фрау Абер, грызя свой вегетарианский сэндвич.

Я перевел взгляд на фрау Абер. Груди самой фрау Абер похожи на сосцы волчицы. В Калькутте она на моих глазах опустилась. Она отползла в разряд эссеистики с умным порядком слов, разменялась на телеграфные сентенции, на ловлю новизны. Зеленый лингам гималайского гуру в Калькутте уже не работал, связь кончилась. Мне стало жаль немецкую литературу.

Хотя русские панически не любят уподобляться Индии, индийская интеллигенция считает, что Индия начинается в московских двориках и совершенно по-русскибоится в процессе вестернизацииутратить «человеческие отношения». Сыновья журналистки из «Телеграфа», насмотревшись сателлитарного телевидения, скандируют американские рекламные частушки, стыдятся говорить на родном бенгальском языке. Журналистка сказала, что ее подруги имеют любовников и делают аборты.

Тревожный симптом! Если Индию охватит страх смерти и супружеская неверность, Индия станет неуправляемой.