Страсть герцога

– Соблазняю вас, – прошептал герцог, прижимаясь губами к ее губам.

Господи, помоги ей. Его губы были горячими, упругими и требовательными, и Лизетт вновь ощутила этот раздражающий трепет в животе. Весь мир, казалось, перевернулся, и она рухнула в глубины, где жар, невыносимое желание и страстная потребность казались чем-то совершенно нормальным.

Должно быть, в какой-то момент она открыла рот, поскольку его язык неожиданно скользнул туда. И в то же мгновение Лизетт растаяла. Поцелуй становился все глубже и несравнимо интимнее, чем давешняя игра их рук.

Она не должна была позволять ему делать это, превращать ее в свой трофей подобно лихому авантюристу, которого Лизетт увидела сегодня утром. Однако она не могла ничего с собой поделать. Он целовался просто бесподобно. Каждое движение его языка заставляло ее все острее ощущать его мужскую привлекательность, и кровь Лизетт от этого бурлила подобно реке, а сердце стучало подобно грому. Герцог пах самым дорогим одеколоном, и его запах одурманивал ее еще сильнее.

И хотя разум Лизетт противился этому возмутительному вторжению, ее тело им наслаждалось, желая разжечь этот пожар еще сильнее. И это желание было пугающе сильным.

С трудом оторвав свой рот от его, она прошептала:

– Прошу, ваша милость…

Однако герцог, похоже, ее не слышал, поскольку он просто начал осыпать поцелуями ее щеку, ухо, которое затем начал слегка покусывать. Он что, правда хотел ее поглотить?

– Ваша милость, прошу… – сказала она вновь. Не дождавшись ответа, Лизетт добавила: – Макс, ты не должен.

Это наконец привлекло его внимание. Его губы перестали ласкать ее ухо.

– Почему? – прошелестел он.

– Потому что я не хочу.

Отклонившись, герцог, прищурившись, взглянул на нее. Его дыхание было тяжелым.

– Ты уверена? – спросил он хрипло.

Нет, подумала она и стала собираться с силами, чтобы солгать ему. Увидев ее колебания, герцог вновь прильнул своими губами к ее. Однако в этот раз он обхватил ее руками за талию и прижал к себе так, чтобы она смогла почувствовать жар его тела сквозь влажную ткань жилета и рубашки и силу его желания внизу.

Ощущение было тревожным и райским одновременно. Его поцелуи были столь всепоглощающими, что дыхание Лизетт стало подобно огню. Вскоре она уже хватала ртом воздух, вцепившись в его плечи и соскальзывая в соблазнительное забытье, где были лишь его поцелуи, более сладкие, чем Лизетт могла себе вообразить.

Вот, значит, каким должно быть желание: опьяняющим, сводящим с ума и – о да – полным соблазна. Это делало его опасным. Очень опасным.

Теперь его язык переплетался с ее, дразня Лизетт и приглашая девушку к игре. Наверное, он и сам не понимал, насколько это было соблазнительно. Ни один поцелуй еще не производил на нее такого впечатления. Она поняла, что обхватила герцога за шею, и ее тело заскользило по его. Рот Лайонса оказался положительно ненасытным.

В дверь постучали.

Лизетт замерла, а затем оттолкнула герцога. Они стояли, напряженно глядя друг на друга и тяжело дыша.

– Мистер Кейл, я принес ваш ужин, – послышался голос из коридора.

Поморщившись, Макс бросил взгляд на дверь.

– Да, конечно, – ответил он. – Входите.

Слуга спешно внес в комнату большой поднос. Судя по всему, он не заметил царившего в комнате напряжения. Расставив тарелки, слуга поклонился и немедленно вышел. Вероятно, он спешил обслужить остальных пассажиров многочисленных дилижансов.

Как только слуга закрыл дверь, Лизетт прошептала:

– Вы должны пообещать мне больше никогда так не делать.

Глаза Макса вспыхнули.

– Почему?

Она отвела взгляд, не в силах смотреть в эти пылающие глаза.

– Потому что я не планирую становиться любовницей герцога. Мне хватило того, что моя мать потратила собственную жизнь на мужчину, который не мог ее любить. Я не пойду по ее стопам.

– А. Такая мотивация мне понятна. Я боялся, что вы станете утверждать, что наше желание не взаимно. – Взгляд Макса был очень пристальным, и он явно видел слишком многое из того, что она столь отчаянно пыталась скрыть. – Мы оба знаем, что это было бы ложью.

Ей хотелось возразить. Сказать, что его наглое предположение было ошибочным.

Вот только голос Макса совсем не звучал нагло. А Лизетт не привыкла отрицать правду, когда та была очевидна.

– Значит, вы согласитесь поступить так, как я прошу? Никогда больше… меня не целовать?

– Если вы согласитесь кое-что сделать для меня взамен.

Лизетт встретилась с ним взглядом.

– Что?

– Никогда мне не лгать.

Ее взгляд стал озадаченным.

– Насколько я помню, я никогда вам и не лгала.

Она кое-что недоговаривала, однако никогда не произносила откровенного вранья.

– Когда сегодня днем вы разрыдались, я на какое-то мгновение… – Он пробормотал проклятье. – Я не мог сказать, что это было притворство. Я знал, что ваши слезы должны были быть таковыми, однако они казались настоящими. Ощущение было ужасным. Со своим отцом я никогда не был уверен…

Макс оборвал сам себя, а затем продолжил подчеркнуто равнодушным тоном: