Страсть и скандал

Эта мысль его немного успокоила. И это было кстати, потому что одна из дам бегумы заметила его в темноте арки и предостерегающе взвизгнула.

В мгновение ока облаченная в сапфировые одежды соблазнительница исчезла.

— Ты покраснела до ушей, когда увидела меня, — продолжал он свою историю в надежде, что она стоит за дверью и слушает его. — Ты, конечно, сложила ладони, как сделала и Мина, чтобы приветствовать меня, но, похоже, тебя вдруг очень заинтересовали собственные босые ступни.

Но он не проявил милосердия. Не позволил ей убежать.

— Я спросил, хорошо ли ты себя чувствуешь, потому что, увидев меня, ты залилась краской и притихла. Но Мина избавила тебя от необходимости отвечать. «С ней все хорошо, ты сам видишь, Танвир. Разве ты не заметил перемен? Не сомневаюсь, что тебе, с твоими сикхскими убеждениями, многое не понравится. Но я думаю, она выглядит чудесно. Более утонченно, не правда ли?» А на лице самой Мины играла лукавая улыбка.

Томас закрыл глаза, вызывая в воображении картину, которую видел тогда.

— И мне пришлось взглянуть снова, и я увидел, что изящный изгиб твоих бровей сделался еще выразительнее благодаря искусству эпиляции. И я знал, Катриона, что это искусство запечатлелось и на твоем теле, во многих местах, оставив гораздо, гораздо меньше. Я знал, что под сапфировым шелком твоя кожа стала совершенно голой.

Томас вынуждал себя действовать, как следовало Танвиру Сингху. Быть пассивным и не реагировать, хотя думать он мог лишь о том — и видел мысленным взором, — какой бледной, белой и совершенно не защищенной стала ее плоть. Желание проснулось в нем, непрошеное и неуправляемое. Грохочущее отдаленными раскатами грома, будто грозовые облака, собирающиеся над равниной его души. Несомненно, души Томаса — Танвир Сингх просто не одобрил бы или по крайней мере был весьма разочарован вмешательством посторонних в божественную природу мисс Роуэн. Ведь сикхи никогда не стригут волос, не бреют бороды, не удаляют волос с тела.

Павильон, который только что казался просторным и прохладным — вечерний ветерок летал под его высоким потолком, — сейчас начал ужиматься до малого пространства пола, на котором она стояла.

— А потом ты посмотрела на меня, — продолжал Томас раскручивать маховик воспоминаний, чтобы вновь испытать поразительные ощущения того дня. — И я увидел нечто… понимание? Или, может даже, это ответное желание зажглось в твоем взгляде. Потому что ты разрешила мне смотреть на тебя, хотя жаркий румянец залил твое лицо, спускаясь к шее, увлекая мой взгляд к тонким ключицам и изящной линии плеч. — И еще ниже. Мысленным взором он видел, как этот горячий поток устремляется вниз, проникая под длинные юбки облегающего танцевального костюма, где не было никаких нижних юбок или корсета. Растекается по мягкой округлости живота, к длинным белым ногам. — Разве я ошибался?

Стоя за дверью, Кэт не ответила. Но молчание было красноречивым ответом. Она не отвергла его предположения.

Значит, то, что происходило в памятный вечер в зенане бегумы, было правдой. Она действительно смотрела на него так, как смотрит женщина на мужчину, которого хочет. Тогда он знал это, и знание стало искрой, из которой взвился ревущий огонь его воображения. И возник образ — Катриона Роуэн, нагая, распластанная под весом его тела, как бледнокожая языческая жертва.

«Когда?» — вот был его недвусмысленный вопрос. А не «если».

О, в тот день Мина могла собой гордиться. Как тонко действовала она, чтобы распалить их и смутить! Именно так, как надеялась, как планировала. Но Мина была слишком умна и ничего ему не сказала. Она лишь довольно улыбнулась и сделала вид, что ей нужно заняться каким-то удачно подвернувшимся неотложным делом.

Но он смотрел не отворачиваясь. Будто лишенный собственной воли, будто руки его не подчинялись командам мозга! Кончиком пальца он провел вдоль изящной линии ее брови.

— Боюсь, вы этого не одобряете, хазур. — В ее голосе ему чудился тихий шепот гордости — или вызова, — что ему очень понравилось. Что угодно, лишь бы ей не стало стыдно! Вот это было бы невыносимо.

Но, к собственному стыду, ему потребовалось немало сил, чтобы заговорить так, как следует Танвиру Сингху.

— Разве мое дело — одобрять или осуждать? Тело твое собственное, поступай с ним как хочешь. Тебе решать, украшать его или нет, как будет угодно тебе, а не всем прочим.

Но ему как раз понравилось. Очень. Под тюрбаном и одеянием сикхского савара он был просто мужчиной. Англичанином, уехавшим слишком далеко от дома, который он уже забыл. Мужчиной, который нашел воображаемый вид бледного гладкого обнаженного тела Катрионы Роуэн невыносимо эротичным.

И Мина это знала. Она продолжала терзать его соблазнами, которым он не в силах был сопротивляться.

— Тебе нравится мой подарок, Танвир? Неужели наша Катриона не стала красавицей, как и следует быть женщине?

— Да. — Это было все, что он позволил себе сказать.

И он позволил себе присесть на диван и смотреть, как Катриона Роуэн, поддавшись уговорам станцевать еще раз, изгибает тело с уверенной грацией кошки. Его Кэт!