Страсть и скандал

В ту последнюю ночь в Индии Катриона быстро затолкала одежду — как можно больше одежды — в свой практичный ранец: ее единственный багаж, с которым она прибыла сюда из Шотландии. Огорчилась, что снова придется бросить так много и взять лишь то, что сможет унести, например, элегантные наряды, невесомые, как звездная пыль, вечерние платья, которые получала в подарок. Наверное, их сможет носить Алиса, когда станет постарше. Катрионе подобная роскошь не нужна, если она собирается вести кочевую жизнь с торговцем-лошадником. Отныне ей придется одеваться совсем по-другому — в простую тунику с длинной юбкой. Но пока она возьмет лишь практичную одежду из плотной материи, которая защитит ее от горной прохлады, да кое-что из личных вещей.

И отцовский пистолет.

Катриона извлекла старинное оружие из-под стопки шалей, куда спрятала его, сунув на самое дно комода. Она много месяцев не прикасалась к нему — с того дня, когда впервые отправилась кататься с Танвиром Сингхом. Не чувствовала нужды брать его с собой тогда. Но нельзя, чтобы его нашел Беркстед и вменил ей в вину. И, конечно, он ей пригодится, если шакал снова встанет у нее на пути, чтобы воспрепятствовать ее тайному побегу.

От этой мысли по коже пополз озноб. Что говорил отец? «Я жил с пистолетом в руке, и я готов умереть от пистолета».

Катриона не была готова умереть, и ее руки дрожали, когда она осторожными движениями отмеряла долю пороха и пуль. Но наконец все было сделано и оставалось лишь одно: надеяться на лучшее, на то, что никогда не придется пустить оружие в ход, — и убраться из резиденции как можно тише и быстрее.

Долгую минуту она колебалась, потому что ее терзало желание попрощаться с детьми. Поцеловать во сне младших, Джорджа и Шарлотту. Сказать Артуру, что он замечательный парень. Обнять милую Алису и сказать, что она любит ее. Так стояла она, разрываясь между любовью и инстинктом, который твердил: «Беги подальше и побыстрее, как только понесут твои ноги и твоя лошадь». Прочь от лейтенанта Джонатана Беркстеда и его злобными намерениями опорочить ее прошлое.

Инстинкт победил, но задержка дорого ей обошлась. Она тихо выскользнула из резиденции — прочь от Беркстеда и его извращенным представлениям о семейном счастье, прочь из дома, где полным-полно шпионов и доносчиков, — и быстро пошла по темным аллеям обнесенного стеной сада до неохраняемых ворот конюшни. Теперь, зная о платных соглядатаях Беркстеда, она настороженно смотрела вокруг новыми глазами, и в каждой тени ей чудился враг.

У нее никогда не было столь острого ощущения, что на нее идет охота. Слежка. Одно дело в Шотландии предполагать, что ее могут преследовать. И совсем другое — наверняка знать, что за каждым ее движением следят, чтобы донести.

Но кто стал бы заниматься подобным делом? Пожилой привратник, который всегда улыбался и махал ей рукой? Мальчики-конюшенные, которые так почтительно стояли поодаль, когда она выводила Питхар? Или мальчики-слуги, которые, казалось, были счастливы бежать по ее поручениям или относить записки Мине в старый дворец? А как же Намита, ее айя, которую наняли, чтобы прислуживать и следовать за ней тенью?

Так оно и есть. Намита следовала за Катрионой темными аллеями сада и нагнала ее в воротах. Айя то умоляла, то сыпала предостережениями.

— О, мэм! Что вы делаете? Вам нельзя выходить так поздно ночью, — рыдала она. — На улицах полно шакалов. Ждите беды!

Шакалы свободно разгуливали по дому, и ничего хорошего из этого тоже не вышло.

— Иди назад в дом, Намита. Ничего плохого не случится. — Ложь легко слетала с ее языка. — Хочу немного прогуляться в одиночестве. Я хорошо знаю дорогу через сад — могу пройти с завязанными глазами.

Намита не верила ее лжи.

— Куда вы пойдете с завязанными глазами, в темноте, с тяжелой сумкой в руках? — Айя цеплялась за руку Катрионы как репей. — Что мне сказать лорду сахибу, когда он обнаружит, что я отпустила вас одну ночью?

— А ты будешь отвечать только перед лордом Саммерсом, Намита? Кто еще платит тебе за услуги?

Намита поняла. Отрицательно качая головой, она все же избегала встретиться с Катрионой взглядом.

— Прошу вас, мэм, — умоляла она. — Бадмаш-сахиб, он…

— Да, я знаю. — Катриона хотела бы рассердиться, но понимала — полученные от Беркстеда гроши были существенным и желанным дополнением к скудному жалованью Намиты. И все же грустно было сознавать, что собственные слуги, которые помогали ей одеваться и знали сокровенные подробности ее повседневной жизни, продали ее Беркстеду. Мысль о том, что именно заставило Намиту это сделать, засела в желудке Кэт, как тугой холодный узел.

— Я бы предложила тебе больше, чтобы купить твое молчание, но не могу. — У Катрионы не было за душой ни пенса. — Поэтому скажи ему, что я ушла ночью. Скажи ему, что я ушла к Танвиру Сингху. Посмотрим, хватит ли у него духу преследовать меня.

От страха лицо Намиты стало пепельным, и она вцепилась в рукав Катрионы.

— О нет, мэм! Умоляю вас, не делайте этого. Ничего хорошего не выйдет. Ничего! Вас убьют в ночной тьме.