Страсть на грани

Тихим июньским вечером дружная и очень умиротворенная компания неспешно пила чай на веранде просторного дома Татьяны Ивановны. Кипел начищенный до блеска медный самовар, пахло умело приготовленными шашлыками, текла тихая беседа, которую могут вести между собой хорошо образованные люди, собравшиеся безветренным летним вечером за чашкой ароматного чая.

Лера поймала себя на мысли, что ей очень хорошо сидеть вот так, под черносмородиновым кустом, на деревянной лавке, между Олегом и новой знакомой, женой Димы Воронова, которую велено было называть Лелей. С гиканьем бегали мальчишки, играя со своим новым другом Максимом, сыном Лели, и их собакой — огромным добродушным лабрадором по кличке Цезарь.

Улыбалась необычайно оживленная мама, гордая тем, что гостям пришлись по вкусу пироги, испеченные в усадьбе. В кресле-качалке с удобством расположилась бабуля, которую тоже взяли с собой на природу. У нее был свой внимательный слушатель, которым, как ни странно, оказалась дочка Олега Алена. Шестнадцатилетняя девчушка с огромным интересом слушала бабулины рассказы про войну и санитарный поезд.

Кстати, надо признать, что страхи Леры по поводу Алены были беспочвенны. Девица оказалась вовсе не заносчивой и надменной, как померещилось Лере во время их первой встречи. Не дичилась, не смотрела на «разлучницу» Леру исподлобья, не пыталась перетащить на себя внимание отца, не ругалась с мальчишками, с которыми отец теперь жил одной семьей и которым уделял достаточно много внимания. Конечно, Лере на шею с объятиями и поцелуями она не кидалась и в вечной любви не клялась, но в общем и целом вела себя абсолютно адекватно ситуации и компании.

Большая компания была для Леры внове. Игорь никогда не приветствовал многолюдных сборищ, предпочитая проводить время в мужском коллективе, куда жены не допускались. Лера сидела с детьми и помимо коллег по работе много лет общалась лишь с мамой, бабулей, подругой Златой и еще одной подружкой, которая жила одна и часто требовала Лериного внимания. На всех остальных не хватало ни сил, ни времени. И вот теперь она с удовольствием разглядывала мамин уютный дворик, в котором разговаривали, пили чай, ходили туда-сюда шестеро взрослых, четверо детей и собака. Было хорошо.

Воздух был напоен безмятежностью. Лера долго пыталась подобрать слово, которое описывало бы ее состояние, и наконец нашла. Безмятежность. Несмотря на все окружающие ее загадки, удар по голове и найденный в усадьбе труп, в этот июньский вечер ей верилось, что все обязательно будет хорошо. Хотя бы потому, что они все вместе.

— Здравствуйте.

У калитки стоял маленький тщедушный мужичонка в болоньевой курточке. Стащенную с головы кепку он судорожно мял в руках. Вид у него был испуганный и одновременно независимый. На вид мужичку можно было дать лет шестьдесят.

— Добрый вечер, — повторил он, слегка потоптавшись у калитки, шагнул в сторону сидящей за столом компании и тут же был сбит с ног подбежавшей собакой.

— Цезарь, фу, иди ко мне, — крикнул Дмитрий, и собака, сконфуженно оглянувшись на пытавшегося встать человека, послушно вернулась к хозяину и села у его ног.

— Вы простите, пожалуйста. — Олег помог мужичонке встать и под руку подвел его к столу.

— Да это вы меня простите. Я ж без спросу. А собачка территорию охраняет. Хорошая собачка, правильная.

— А вы вообще к нам?

— Мне бы Татьяну Ивановну, — мужик снова начал переступать с ноги на ногу, пытаясь скрыть неловкость.

— Татьяна Ивановна — это я.

— Вы простите, что я без спросу… Но мне с вами поговорить очень надо. Если вам сейчас неудобно, то я могу завтра прийти. Хотя сегодня мне бы сподручнее, я бы тогда вечером последним автобусом в город уехал. Марья Васильна, конечно, предложила переночевать, но мне так тяжело у ней в доме… — И, видя, что Татьяна Ивановна смотрит на него непонимающими глазами, представился: — Резвухин моя фамилия.

— Ой, вы Валин отец, — догадалась Татьяна Ивановна, — вы проходите, пожалуйста, к столу, присаживайтесь. Конечно, я с вами поговорю. Вы, наверное, про Валю хотите спросить, только я ведь не знаю почти ничего. Работал он хорошо. Очень хорошо, а больше мне и сказать-то нечего.

— Валька действительно у меня работящий был, — Резвухин сглотнул, тощий кадык дернулся по худой, плохо выбритой шее. — Он у нас младшенький. Старшая-то девка, материна отрада. А он — последыш, уж я его научил, чему смог. Сам-то всю жизнь руками работал, на земле, да потом на заводе. И он такой. К любому труду привычный.

— Валя говорил, что с вами поссорился, поэтому и к нам приехал, — осторожно сказала Татьяна Ивановна.

— Можно сказать и так. Только он не поссорился, а потом уехал, а сначала решил уехать, и из-за этого мы поссорились, — не совсем понятно пояснил Резвухин. И, видя ее непонимание, продолжил: — Я был против, чтобы он сюда приезжал, как чувствовал, что бедой все кончится. Не дело это — прошлое ворошить. Как уж я себя ругал, когда все случилось! Зачем я вообще ему все рассказал! Не знал бы он ничего, так и жив бы был до сих пор.