Страсть на холсте твоего преступления

Бесчисленное количество объятий и поцелуев, которыми она задушила меня за два часа нахождения в её палате, свело меня с ума. Я не получал столько тактильности ни от одной девушки на свете, а её прикосновениями был зависим и что только и делал, как брал её за тёплую руку. Она целовала меня, обнимала, плакала и судорожно сжимала мои руки. Мне было настолько больно, что слезы чуть не скатывались с моих глаз. Настоящая слеза…

— Он убедил меня, что я больна, мальчик мой. Держал под присмотром в неизвестности, и угрожал персоналу, что расскажи они мне про тебя хоть слово, окажутся убитыми. Брат твоего отца, представляешь? Я и представить не могла, что у Андреаса настолько сильная пелена в глазах от гнева на Томаса, — дрожащий голос мамы, вот-вот сломается и надорвётся от правды. Её кожа была здоровой и чистой, волосы идеальной длины и выглядели напитанными, но её глаза. Глаза, что достались мне от мамы, были болезненными и неживыми. Я замечал это в те моменты, когда она отворачивалась и не смотрела на меня, а когда возвращалась фокус на меня — сияла. Моментами мама будто забывала про моё существование и подолгу смотрела в одну точку, полностью изолировав себя от окружающего мира. Что она видела и о чем думала в таком состоянии? Следившая за ней медсестра приказала мне, чтобы я не смел трогать её в изоляции, и я терпеливо ждал, пока она не вернётся ко мне. Это было одним из последствий её депрессии.

Когда приём закончился, я уехал в ближайший отель. Всю ночь я не спал и чувствовал жгучую нехватку нежности, заботы и её улыбки. Мне мерещились рыжие волосы в темноте спальни, в голове проигрывал смех мамы, которая внимательно слушала мои рассказы. Она узнавала много нового обо мне и горечь в её глазах распространялась по мере того, как много я рассказывал. Ей было больно, что она не была рядом со мной в нужные моменты. Я избегал рассказов про Андреаса и обсуждал тему своего бизнеса. Мне была так неспокойно и одиноко. Я наконец обрёл то, что искал годами и обязан был забрать её себе. Забрать домой.

Я бесцельно смотрел в окно. Тереза. Она достала информацию для меня, несмотря на то, как я поступил с ней. Поначалу это и было планом — влюбить её в себя, чтобы она без проблем доверилась и подписала договор. Я не горжусь этим, но у меня почти получилось, если бы мне не было от этого так гадко, что тошнило от самого себя.

Утром я навестил её, а потом все последующие дни, пока о моём отсутствии не стало известно. Меня начали искать.

— Я обещаю, что заберу тебя домой, — сказал я и посмотрел в своё женское отражение. Я был копией мамы. От неё пахло арахисом и больницей и запах орехов обдурил меня воспоминаниями из детства.

— Я верю тебе, сынок, но моё место здесь.

Она отказывалась возвращаться в Дублин, и я дал себе клятву, что, когда труп Андреаса будет покоятся глубоко в земле, я подарю Терезе весь мир и отвезу маму домой. В её ухоженный сад. Они обе заслужили всего счастья в мире. Всего золота, всех денег и всей любви.

Тереза.

Хлопоты приготовления к открытию моей галереи вызывали мигрень и мелкую дрожь. Всё должно было пройти идеально и хоть это и подарок мерзкого Андреаса за всё то, что он сделал со мной, я относилась к галерее со всей серьезностью. Он дал мне свободу выбора: место, картины, гости и тематика. Все принадлежало моей идее. Стилистика напоминала цветущий сад под закрытым стеклянным куполом. Мягкий свет в сочетании с зелеными и цветочными оттенками создают уютную и спокойную обстановку. Эта комната напоминает мне весну. Вторая комната отличается явными броскими цветами. Стены окрашены в черный цвет. Под потолком висят светильники, испускающие тусклый свет, создавая темные уголки и играя тенями на стенах. В углу галереи стоит антикварный камин с потемневшими зеркалами и медными статуэтками. Готика и барокко в современности. Альтер эго.

Я прошла в первую комнату с картинами и осмотрела периметр. Классические лилии расставлены по всему помещению, добавляя свежести и жизни. Рядом с ними стояли гиацинты, название по-гречески означает «цветок дождей», но греки одновременно назвали его цветком печали. Я вычитала из библиотеки Андреаса, что гиацинты могли вырасти только вследствие смерти человека. Пугающе красивые цветы.

Находясь в плену Андреаса, первое время я рисовала только мрачные картины, смотря на которые, складывалось тяжелое чувство в груди. Многие были связаны с потерей, болью, разочарованием. Многие носили гневный и яростный характер, вызывали бурные эмоции. Мистические существа, пугающие образы, которые посещали меня ночью, так же украшали зал. Была и картина с обнаженной мужской грудью, держащая в левой руке острие ножа. Мужчина, изображенный на картине направлял острие ножа в центр своей груди. По загорелой сильной груди капала струя крови, вот-вот готовая превратиться в широкую пустоту.