Страсть под турецким небом

Сначала было особенно тяжело просто научиться есть, потом есть обычные порции и не корить себя за каждую крошку. Потом я стала позволять себе и печенье, и мороженое, и бёрек, и даже белый хлеб с нутеллой. Это было частью моей терапии – избавиться от чувства вины за любую еду. Самое сложное, когда ты лечишься и видишь, что вес ползет вверх, это не начать себя снова ограничивать, желая получить стройную фигуру и плоский живот обратно. Получалось у меня с переменным успехом, но я понимала, что худеть сейчас нельзя ни в коем случае, иначе я скачусь в болезнь обратно, а это было страшно. Говорят, расстройство пищевого поведения возникает один раз на всю жизнь. Так оно и есть, и только благодаря спорту и пониманию, зачем нужна еда, мне удается контролировать ситуацию.

Тогда же, живя на расстоянии от Алту, я вдруг осознала, что мне не нужно переделывать нос, потому что мне и с таким нормально живется. В каждом отделе нашего отеля у меня были поклонники: цветочник дарил синие розы, сотрудник охраны называл меня «бебек» (детка), а повар постоянно приносил ванильное мороженое со свежей клубникой, вырезанной в форме сердечек. И даже парень из рум-сервиса на мои запросы принести гостям то тортик, то фрукты в номер в подарок от отеля несся впереди паровоза, не спрашивая причины. А я зачастую оказывала подобные знаки внимания просто из симпатии к гостям.

Я вдруг поняла, что купаюсь во внимании мужчин, и им все равно в отличие от Алту, какой у меня вес и какой у меня нос.

Тогда я решила, что мой длинный восточный нос с горбинкой останется со мной, и, полная решимости, оставив свои сумки в отеле, поехала на вечернем автобусе домой.

Глава 21 Еще один шанс (или Форель на ужин)

Да, я приехала домой, в нашу квартирку в Ларе. Свет был выключен, я зашла и забралась с ногами в розовое кресло.

Я просидела в темноте, наверное, целую вечность, у меня потели ладони и бешено колотилось сердце.

Он пришел через час с пакетами продуктов из магазина, опешил, увидев меня в гостиной. «Котенок, ты вернулась?» Нет, скорее это был не вопрос, а констатация факта. «На одну ночь. Без вещей. Надо поговорить». – я еле сдерживала слезы, но дрожь в голосе меня выдавала. «Подожди, я рыбку пожарю, я твою любимую форель купил».

В голове мелькнула мысль, что он меня ждал. Этот человек точно знал, сколько кубиков сахара положить мне в чай. Точнее, на блюдце – я всегда пила чай с сахаром вприкуску. Он знал, что я ненавижу, когда меня целуют в пробор, и жутко боюсь щекотки, и что при разговоре кончик моего носа дергается, потому что у меня короткая уздечка. Он знал, что я обожаю духи «Cacharel» и ванильное мороженое с крокантом. Мой вкус в одежде, бижутерии и мою дикую любовь к каблукам и платформам. В голове пронеслись мысли о том, что мы пережили за эти годы, и стало невозможно жалко это все потерять. Потом придется начинать жизнь с чистого листа с кем-то другим: придется объяснять, что я люблю, чего избегаю и как сделать мне приятно. Придется притираться к новой свекрови, узнавать привычки нового человека. А вдруг я с ними не смогу жить? Тут-то все уже давно ясно и понятно. И я решила дать ему шанс. Не второй, а, наверное, десятый.

Проблема заключалась в том, что я многое смогла переосмыслить за время разлуки, но предпочла ему об этом не говорить.

Самая большая ошибка, которую может совершить пара, – это молчание. Если вас что-то беспокоит, обязательно об этом говорите. Обсуждайте каждый, казалось бы, пустяк, иначе снежный ком из недовольств рано или поздно достигнет таких масштабов, что понесет за собой снежную лавину и разрушающие последствия.

Некоторое время отсутствия дома вправило мне мозги. Я поняла, что Алту не стоит того, чтобы я в себе что-то меняла. Похудение, закончившееся больницей и диагнозом «менопауза» в 20 лет, желание вместо длинного восточного носа с горбинкой сделать мне курносый европейский, отказ от русского языка в пользу турецкого и смена Санкт-Петербурга на Анталию. А что будет потом? Когда это все закончится? Или он всю жизнь намерен во мне что-то менять? Нет, я так не хочу. Если ему нужен кто-то другой, удовлетворяющий его потребности, – Айша, Фатима или Эсра, – пусть найдет себе такую. Я ехала домой с твердым намерением все это ему высказать, но когда услышала слова «яврукедим, ашкым, я тебе сейчас рыбку пожарю», в моей голове что-то переклинило, жесткий диск дал сбой, и я решила, что поговорим когда-нибудь потом, сейчас я не хочу портить момент.

Ох уж эти турки, как же их клинит! То он спокойно наблюдал, как я ухожу, то ругался на чем свет стоит, а сейчас я у него снова «ашкым» (любовь моя). Смотря в его каре-зеленые глаза, я забывала обо всем на свете. Он еще умел их так кокетливо строить, что не улыбнуться было сложно.