СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ

— Не нахожу себе места. Мишель. Я не дипломат. Обычный человек. Вдруг не смогу убедить китайцев? Вдруг сорвется? Крах, полный крах.

— Не ослабляйся. Наши враги внутри нас.

Муравьев откинулся в кресле, глядя в глаза Михаилу

— Кто ты, брат мой? Я сам не робкого десятка, но до тебя далеко. Что за сила в тебе?

В глазах Бакунина заиграли цветные огни.

— Не знаю, Коля, — Мишель глядел перед собой нездешним взглядом. — Кто мы на самом деле? Воистину, мы не те, за кого себя принимаем.

… В комнату переговоров с представителями Цинской империи об условиях Договора вошли только Муравьев и Перовский с переводчиками.

За длинным столом, устланным картами Приамурья, сидели три представителя китайской делегации в красивых, красно-синих национальных одеждах, переводчики.

Подали чай в тончайших, полупрозрачных чашках. Улыбки казались мирными и доверительными.

— Как здоровье Его Императорского Величества? Как поживают члены Его семейства?

Остальные члены делегации, казаки и Михаил Бакунин дожидались в беседке, беседуя между собой. Им приносили чай, лепешки, фрукты, какие-то сладости. Слуга услужливо хлопотал вокруг стола. Бакунин внимательно наблюдал.

— Уважаемый, ты говоришь по-русски?

— Мало-мало.

— Do you speak English?

Китайцу и деваться было некуда.

— Yes, Y speak English.

И длинный Бакунин увел коротенького китайца по дорожке.

— Уважаемый, я не нашел у Конфуция ни слова о свободе человека.

— Они есть у Лао Цзы, господин. Свобода в обретении Дао. Вне его человек наполнен хаосом мира, и никакой свободы не имеет.

— В тюрьме, в оковах можно обрести Дао?

— Можно, господин. Вознестись в озарение, избежать новых смертей и рождений.

Бакунин вздохнул с улыбкой. Сие внятно, но не сейчас. И повернул обратно.

— А как насчет правителя и народа?

— Лучший правитель оставляет народ в покое.

— Уже лучше.

Первый день переговоров был закончен. Все вышли на крыльцо. Китайская сторона прощалась до завтра, мелко трясла руки, кланялась. После отъезда гостей слуга с видимым удивлением рассказывал чиновникам, глядя вслед русским экипажам.

Муравьев был недоволен.

— Будто и не начинали. Вопросы о здоровье, о благополучии семейств. Что за манера?

Перовский дипломатично улыбнулся.

— Восток. Главное, не потерять лицо.

Второй день также не обещал никакого решения.

— Как поживает Ваше семейство? Все ли здоровы?

А пушки грохотали без перерыва. И Муравье сорвался, вскочил, ударил кулаком в стол.

— Ваш Пекин разграблен и сожжен англичанами и французами, ваше население валяется в опиумном дурмане, а вы даже не стремитесь обезопасить северную границу? Мы тоже перейдем в наступление!

Вечером Муравьев сидел под обрывом, на бревне на берегу Амура, подавленный своей вспышкой. Но Мишель был почему-то весел. И Перовский загадочно улыбался.

— Все не столь очевидно, Николай Николаевич. Главное, не потерять лицо.

На третий день Договор был заключен. Китайская сторона поверила Муравьеву. Усть-Зейская встретила возвращавшуюся шхуну салютом. Отныне станица называлась Благовещенская.

С блестящей победой Генерал-Губернатор Муравьев отправился за повышением в Санкт-Петербург.

— Я тебя вытащу в Россию, вот увидишь, Мишель. Всю жизнь ты здесь жить не будешь. К весне вернешься в свое Премухино, — обещал он.

Но сдержать свое слово не удалось.

… Император Александр II с восхищением смотрел на Генерал-Губернатора Николая Муравьева.

— Лучшего желать мы не можем! Ура! Как вам удалось, Николай Николаевич?

— С божьей помощью, Ваше Величество.

— И ни синь пороха! в точности по завету Папа́.

И кивнул секретарю для записи приказа.

— Присвоить титул графа Муравьеву-Амурскому с право передачи по наследству.

Из списка, поданного Царю, удалось помочь Петрашевскому, Спешневу, Завалишину, но не Бакунину.

— При жизни моей Бакунина из Сибири не переведут!

С восточной же границей через пару лет блестяще справился дипломат Игнатьев, подписав договор о присоединении Уссурийского края, замкнув южную границу на Корею. Впритык. Комарам-англичанам носа не подточить!

…

С отъездом Муравьева жизнь становилась все хуже. Способность наживать врагов с годами у Бакунина не убавилась. Еще Тургенев, поживший с ним долгое время, удивлялся, что "Мишель любит изображать из себя сточную канаву". Разве не били его за сплетни, грязноватые выдумки, бестактные поступки?

Но куда там!

Генерал Болеслав Казимирович Кукель был земляком Квятковских. Встретившись в Иркутске, они стали бывать друг у друга семьями. Тем более, что стараниями Муравьева, Ксаверий Васильевич занимал теперь весьма солидное положение.

— А помнишь…

— А помнишь…

Присутствовал на встречах и Бакунин, член семьи Ксаверия Васильевича, иной раз заглядывал к генералу и один, поболтать в уютном кабинете. Однако, со временем домашние Кукеля стали прятаться от него, перестали замечать, здороваться с ним и вообще выходить к столу, если в доме присутствовал Бакунин.

Генералу это, в конце концов, надоело, он устроил очную ставку и при всех уличил Мишеля в постыдных немыслимых сплетнях о своем семействе.