СТРАСТЬ РАЗРУШЕНИЯ

Лишь Татьяна, бедная Татьяна влюбилась отчаянно, исступленно и безответно, с пылом истинно бакунинским, вспыхнула, как порох, при первом же взгляде на Ивана Тургенева, о котором столько слышала и читала в письмах Мишеля. Свет померк в ее глазах. В страсти ее было такое напряжение, такое почти богомольное служение, каких не выдержало бы ни одно взаимное чувство. Почуяв нешуточный бакунинский огонь, Тургенев, ответно зажженный ее страстью, осторожно не выделял ее из всех, и поспешил отъехать.

Татьяна горела как в огне.

У нее воспалились нервы. Ее состояние встревожило родных. Плачущую навзрыд, горячую, словно в лихорадке, дрожащую, полную боли и страха, Татьяну отвезли в Москву на лечение. Доктора признали нервную горячку.

Братья окружили ее теплом. О, не зря воспитывал детей благороднейший из людей Александр Михайлович Бакунин. Брат Николай стал ее опорой. Медленно-медленно она выходила из отчаяния. Они много разговаривали.

— Милая святая Татьяна! Этот вечер развернул передо мною такую святыню, которой я никогда не подозревал…

— Друг, — отвечала она тихо, — я и в самом деле не могу возродить в себе любви к жизни и веры в нее, но за других я верю, и могу не искать смерти. Это я обещаю.

Брат опустился возле ее изголовья и нежно поцеловал в щеку.

— Танюша, сестра моя, сила наша необоримая. Я прямо буду говорить тебе. Ты необходима тому, кого ты любишь. Он не там еще теперь, где он должен быть, и где, верно, со временем будет. Тургенев не может не преклониться передо тобой, ты святая, и голос твой сильно раздастся и громко разольется. Тургеневу многое дано и суждено, но еще слаб…

— Да, — после долгого вздоха согласилась она, — может быть.

Пришло письмо и от Тургенева. Он уезжал за границу подлечить глаза.

— Дай Вам Бог пробиваться мужественно вперед, — писал он, — не для того, чтобы достигнуть каких-то благ — истины или знания — но для того, чтобы сохранить до конца энергетическое чувство человеческого достоинства.

Он все понял, его талант все понял и сохранил в сокровищнице творческой памяти.

Через несколько лет мир прочтет "Рудина", "Дворянское гнездо", "Накануне", напоенные впечатлениями о Михаиле Бакунине, его сестрах и братьях, о благоуханном рае Премухина, а "тургеневские девушки" навеки войдут в русскую литературу со всем богатством их внутренней просветленности и самопожертвования.

…

Тучи над Мишелем сгущались, но он работал и работал, как в когда-то в благословенное лето в Премухино. Он перешел на хлеб и воду, был готов к любому заработку, самому простейшему вроде обдирки шкурок у скорняка Симона Шмидта, потому что денег у него не было ни копейки. В прекрасной Швейцарии на райском острове St-Pierre перед Мишелем разверзся призрак долговой тюрьмы. Лучшие дома захлопнули перед ним двери, и лишь революционно-социальный поэт Гервег с женой Эммой кое-как поддерживали его.

Мишель присмирел.

Заграница — не Москва-матушка, Христа-ради не пожалеет, да и голод — не тетка, пирожка не поднесет. Мишель ощутил это во всей остротé.

— Мне грозит бесчестье, мне больше не верят, думают, что я обманщик, и действую, как профессиональный мошенник! — он хватался за голову.

Но зато… зато вышла в свет его работа "Реакция в Германии". Что это была за статья! "Из заметок одного француза", — был ее подзаголовок. "Позвольте же нам довериться вечному духу, который лишь для того разрушает и уничтожает, что он есть непостижимый и всегда творческий источник всякой жизни. Страсть разрушения есть вместе и творческая страсть!"

Впечатление было сильным.

Когда в России узнали, что автор статьи Михаил Бакунин, ему рукоплескали Герцен, Огарев, Белинский со всеми русскими друзьями.

— Мишель во многом виноват и грешен, но в нем есть нечто, что перевешивает все его недостатки — это вечно движущееся начало, лежащее в глубине его духа, — отозвался Виссарион.

Зато в Третьем отделении немедленно запросили сведения о семье Михаила Бакунина. Бенкендорф, во-первых, запретил старику-Бакунину, ни под каким видом, не посылать сыну деньги, и, во-вторых, обратился к Вице-Канцлеру графу Нессельроде с просьбой "поручить нашим заграничным посольствам и миссиям объявить Михаилу Бакунину, чтобы он немедленно и не ссылаясь ни на какие предлоги сдал заграничный паспорт и возвратился в Россию, и что в случае неисполнения сего он подвергнется ответственности по всей строгости закона".

Михаил Бакунин ответил "нет".

Российская государственная махина сердито заскрипела шестеренками. Сам Николай затребовал дело, и сам Бенкендорф всеподданнейше довел до сведения Государя Императора, что Михаил Бакунин двадцати восьми лет, из дворян, за родителями числится пятьсот душ крестьян в Тверской губернии.

В службе с 1829 года, в юнкерах с 1830 года, апреля тридцатого дня, произведен по экзамену в прапорщики в 1833 году января 22 дня Высочайшим приказом. 18 декабря 1835 года уволен от службы за болезнью.