Страсти и скорби Жозефины Богарне

— Прежде его папаша был просто «Бил», — сказал отец, — а теперь его называют «мсье де Бил», он хозяин мастерской по изготовлению кандалов и тавро, владелец трех позолоченных карет, двадцати двух боевых петухов и чистокровного английского жеребца, отец единственного тугоумного сына. — Отец покашлял и осушил стакан. — Месяц назад на аукционе рабов в Форт-Ройяле мне представился случай беседовать с мсье де Билом. Он пространно и подробно рассказал мне, как велико должно быть приданое невесты его сына, как благородны ее предки, как объемна грудь и беспорочна девственность, чтобы она могла мечтать о свадьбе с его прыщавым отпрыском…

Чтобы не рассмеяться, Манет прикусила краешек салфетки.

— Что ж, всегда остается монастырь, — проворчала бабушка Санноа.

Монастырь. Всегда остается монастырь. Неужели мне суждено стать монахиней? А так хочется большего! Но теперь, я понимаю, мечтать уже поздно, ибо в этот день рождения тетушка Дезире впервые не пригласила меня к себе, а отец не пообещал… О, где вы, дни беззаботного детства? Раньше благодаря блестящим, хоть и ложным надеждам жизнь казалась намного светлее.

24 июня

Сегодня утром я отдала свои десять ливров надсмотрщику, чтобы он поделил их между рабами на плантации. Я теперь взрослая и лучше осведомлена о страданиях людей.

Но мама об этом узнала, рассердилась и сказала, что я — вылитый папа. Мол, наш «щедрый» папа ради того, чтобы угостить друга, готов обречь на голод собственную семью. Наш «безумный» папа всю жизнь кормил ее нелепыми россказнями и пустыми мечтами о славе.

— Мечты, порожденные ромовыми парами, — сказала мама. — Все обещания — что облака в летний день.

Наш папа, которого никогда не бывает дома и который уже уехал в Форт-Ройял.

— Играть с дьяволом, — уточнила бабушка Санноа.

— С дьяволицами, — спокойно, едва слышно поправила ее мама.

Воскресенье, 29 июня

Дорогой дневник, сегодня я размышляла о своих грехах и каялась.

Виновна в том, что принимала желаемое за действительное. Виновна в том, что разглядывала свое отражение в пруду. Виновна в том, что спала, убрав руки под одеяло.

Ну вот, все записано. Чернила, пока я пишу, высыхают. Теперь поскорее захлопну дневник — не могу смотреть на эти слова.

Воскресенье, 6 июля

Сегодня утром преподобный Дроппит подозвал меня к себе после церковной службы.

— Мадемуазель Ташер, твоя бабушка просила меня поговорить с тобой.

Я увлеченно листала страницы своего служебника.[2] За окном ржали лошади, перекрикивались кучеры.

— Ты входишь в возраст, когда надо принимать важные решения, — шевеля кончиком мясистого носа, сказал отец Дроппит.

— Да, отец мой. — Под белой рясой темнели очертания его нижнего белья.

Преподобный помолчал.

— Советую тебе склониться пред волей Божией и принять жизнь служения.

Я почувствовала, что щеки у меня разгораются.

Отец Дроппит протянул мне носовой платок.

— Жизнь монахини смогла бы утолить голод твоего сердца.

За открытым высоким окном на погост мне была видна голова статуи Христа, глядящего в облака. О падре, мой сердечный голод с легкостью утолили бы праздники, шелковые туфельки и любовь привлекательного кавалера.

Преподобный Дроппит склонился ко мне.

— Когда-то и я был молод… — выдохнул он, и я уловила запах рома.

— Нет, отец мой, я же умру в монастыре!

«Прости меня, отче…» Я пятилась, пока не оказалась у двери, развернулась и выбежала вон из церкви.

24 июля

Мы с Мими играли среди развалин,[3] когда она заметила пятно у меня на юбке.

Я подтянула испачканную часть на бок и изогнулась посмотреть. Что это, кровь?

— Это цветы, — сказала Мими.

Я не знала, что делать.

— Скажи маме, — посоветовала Мими.

— Не могу! — Это было бы нарушением правил благопристойности, которым мама следовала неукоснительно.

Мими дала мне кусок ветоши и объяснила, как им пользоваться. По ее словам, свой она стирает в ручье рано утром, когда никто не видит.

— Там, где мы купаемся? — Фу, до чего противно!

— Ниже по течению.

Теперь я хожу по дому, чувствуя между ног большой кусок ветоши, и мне кажется, что все это видят. Считается, что во мне свершилась важная перемена, но я чувствую только отвращение и недомогание.

Суббота

Мими учила меня гадать на картах: раскладывать их и понимать, что они говорят. Сегодня мы попробовали гадать моей сестре Катрин. На девятое место выпала карта «Смерть».

Катрин была недовольна.

— Это не настоящая смерть, — сказала Мими, собрала карты и стала принюхиваться.

Потом я ее спросила:

— Почему ты остановилась?

— Ты не почувствовала запах сигарного дыма? — шепотом сказала она. — Дух Смерти — обманщик. Никогда не верь ему.

Четверг, 31 июля

Дорогой дневник, случилось нечто ужасное, и у меня на сердце камень.

Все началось с того, что я солгала: сказала младшей сестре Манет, что мы с Мими пойдем на верхнее поле смотреть, не пришел ли в залив отцовский корабль.

— А ты оставайся здесь, — велела я сестре.

Мы с Мими прошли по тропинке за хижиной из маниоки, но на вершине холма свернули обратно к реке и Морн-Кро-Сури. И тут нас догнала Манет!