Страсти и скорби Жозефины Богарне

«Княгиня Каролина и ее муж были вчера вечером с мин. Фуше. Мин. Фуше говорит: все было бы просче, если бы императрица умерла».

Без даты

Поздно, два часа ночи. Все спят. Бонапарт отправился в Италию. Я одна во дворце, наедине со своими страхами. Передо мной на столе — кольцо с ключами. Они лежат, развалившись, как длинноногое насекомое, обладающее тайной властью открывать запертые двери.

Один из ключей — тяжелый, слегка заржавевший — от кабинета Бонапарта. Я могла бы, если бы только посмела, отпереть дверь, просмотреть папки. Я знаю, что рапорты Фуше хранятся в папке из черной воловьей кожи — толстой, негнущейся, завязанной белой лентой с пятнами, которые оставили мужские пальцы, бравшие табачные понюшки.

Я могу пойти туда — хоть сейчас. Выяснить, что именно говорится у меня за спиной, узнать раз и навсегда, кто мои истинные враги. Рустам бодрствует у дверей спальни Бонапарта в Италии. Секретаря и лакея сейчас здесь нет: они тоже уехали с императором. Но как же ночные караульные, стражники?

Нет, пойду рано утром. Скажу Гуго, стражнику, охраняющему кабинет, что мне надо кое-что достать из папок императора и отослать ему, по его же просьбе. Принесу Гуго кофе с коньяком, чтобы взбодрить и отвлечь.

Полицейский рапорт от 17 ноября:

«Люди удивлены отсутствием императрицы на премьере „Траяна“.[157] Говорят, что она расстроена. Ходят слухи о скором расторжении императорского брака. Эту новость обсуждают во всех классах общества, и нет никого, кто увидел бы в ней гарантию мира».

2 декабря, Мальмезон

После вчерашнего праздника для послов я вдруг заболела. Мими настояла, чтобы я срочно опорожнила желудок: заставила меня принять горчицы с теплой водой и щекотала мне в горле гусиным пером. Затем она послала за доктором Корвизаром, который признался, что симптомы «сбивают с толку».

— А если бы меня отравили, — слабым голосом спросила я, — как бы это проявилось?

— Ваше величество, кто бы решился на такое? — мягко сказал он, так и не ответив на мой вопрос прямо.

Без даты

По-прежнему больна… и испугана. Есть люди, я знаю, желающие моей смерти.

2 января 1808 года, дворец Тюильри

«Жозефина!» — послышался мне сквозь сон мужской голос. Сказано было тихо, ласково. Голос Бонапарта. Это мне приснилось?

Я открыла глаза. Веки, отекшие от лихорадки, закрывались сами собой. Действительно, Бонапарт — он стоял у своей стороны кровати с новогодним подарком в руке: коробкой розового, белого и голубого засахаренного миндаля. Он поставил коробку и взял меня за руку:

— Мне говорят, вы болели, но…

В глазах у него стояли слезы.

— Оказывается, мой организм не переносит слабительное, — еле слышно проговорила я. На таком диагнозе настоял доктор. — Я уже поправляюсь.

— Должны поправиться, — сказал Бонапарт, до боли сжав мне руку.

12 января, Париж

Сегодня чувствую себя окрепшей. Провела днем час, строя окончательные планы, касающиеся венчания Стефани и князя д’Аромбера, которое состоится в следующем месяце.

Форт-де-Франс, Мартиника

Дорогая Йейета, моя любимая племянница, мы с женой благодарны тебе за ту роль, которую ты сыграла в приготовлениях к венчанию Стефани. Трудно представить, что наша девчонка станет княгиней. Напомни ей подтягивать чулки и прикрывать рот, когда рыгает.

Благослови тебя Господь!

Твой стареющий дядя Роберт Ташер

1 февраля, дворец Тюильри

Я собиралась поехать к Гортензии, когда в дверь громко постучали, заставив меня вздрогнуть. Это пришел лакей Бонапарта:

— Ваше величество, идите скорее, императору плохо! По-моему, это припадок.[158]

Я подхватила шлейф и бросилась по темной каменной лестнице вслед за Константом, сердце бешено колотилось.

— Это началось, как только император вышел из ванны, ваше величество, — объяснил лакей, стараясь держать фонарь так, чтобы освещать мне дорогу. — Он запретил мне вызывать доктора Корвизара, попросил привести вас.

Мы вошли в покои Бонапарта. В камине шумело пламя, стоявшая на столе свеча давала мало света. Констант поднял фонарь и направил на кровать, где под одеялами лежал Бонапарт. Лицо у него было серым.

— Поговорите со мною, Бонапарт.

Он молча схватил мою руку и, несмотря на то что я была в пышном наряде, потащил меня в постель. По его телу прошла дрожь. Неужели это припадок падучей?

— Констант, дайте флакон.

Лакей смущенно смотрел на меня, не понимая.

— Нитрит амила, он в походном ларце.

— Жо-зе-фина! — еле выговорил Бонапарт.

Вернулся Констант.

— Две или три капли на носовой платок, — распорядилась я.