Страсти и скорби Жозефины Богарне

И вот, вернувшись в свой дом, не веря своим глазам, я обнаружила, что бесценные его сокровища — в неприкосновенности. Если бы не русские у ворот, ничто здесь не сообщало бы о капитуляции Франции.

Без даты

На дворе смутные времена. Оказалось, у казаков те еще нравы: они спят, не снимая сапог. Театры в Париже закрылись только на день — день капитуляции Парижа. Актеры продолжали играть даже под пушечную пальбу. Жозеф Бонапарт приказал поднять белый флаг капитуляции, а затем исчез, даже не передав никому командование. Точно так же он поступил и в Мадриде — трус! Все в Париже носят белые розетки из лент — знак Бурбонов, повсюду их знамена. Неблагодарные!

Приехал брат претендента на престол, граф д’Артуа, он носит напудренный парик с нелепой шляпой. Его слуги ходят в странных готических туниках с огромными крестами, свисающими из петлиц.

Лавочникам теперь раздолье — никогда прежде они не распродавали так быстро свой товар. В Тюильри на месте имперских пчел поместили лилии Бурбонов. Тальма играет царя, толпа пыталась заставить его провозгласить: «Да здравствует король Людовик Восемнадцатый!», — но наш добрый друг не стал этого делать, ушел со сцены в слезах. Бедняга!

Отец императрицы Марии-Луизы, император Австрии, средь бела дня прогуливался по Елисейским полям. Похоже, его нисколько не смущает тот факт, что он получил выгоду от несчастья дочери.

Люди калечатся в давке, стремясь поклониться новому режиму, утверждают, что всей душою ненавидели «это чудовище» — Наполеона.

Даже члены его семьи от него отступились.

До чего же все это грустно!

Почти полночь (не могу уснуть)

Клари в своем чепце и с корзинкой из ивовых прутьев выглядела доброй хозяйкой.

— Я боялась, вы меня не примете, — сказала она, теребя пальцем золотой крестик, висевший на желтой бархатной ленте у нее на шее.

— Не в моем характере мстить, — ответила я не слишком искренне, ведь она предала Бонапарта, страну, меня. — Скажите, что привело вас ко мне?

«И поскорее уходите», — подумала я.

— Царь Александр умоляет о разрешении посетить вас.

— Надо понимать, это ему вы теперь служите?

— Помогаю, насколько это в моих силах, — задрала она свой острый носик.

— Если не ошибаюсь, вы помогли врагу войти в Париж. Вас хорошо вознаградили?

— Я не имела намерения уколоть вас.

— Мне кажется, вам пора уходить.

— Но согласитесь ли вы принять царя? Это пошло бы на пользу Наполеону.

— Как вы смеете произносить его имя?

Большая ваза упала на пол и разлетелась вдребезги.

— Он убил герцога Энгиенского!

— Дура! Если кто-то и виновен в гибели герцога, так это ваш приятель Талейран. Именно он убедил Бонапарта арестовать герцога!

— Он предупреждал меня, что именно так вы и скажете.

Дрожа всем телом, я сделала два шага ей навстречу.

— Простите меня, ваше величество, — прошептала она, пятясь к двери.

Суббота, 16 апреля

Царь Александр прибыл в сопровождении немногочисленной охраны.

— Это большая честь для меня, — сказал он, поклонившись мне. Царь привлекателен, средних лет (тридцать пять? тридцать шесть?), он впечатляюще высок, у него золотистые кудри, бледно-голубые глаза.

Я удивилась такому проявлению почтения с его стороны (и успокоилась немного). В конце концов, я — бывшая жена бывшего императора, а он — победитель, правитель одной из могущественнейших стран мира.

— Ваше величество, — ответила я, ненавидя себя в этот момент, — это вы оказываете мне честь. — Пока я говорила, Александр склонился ближе, и я вспомнила, что он немного глуховат. Тогда я повторила приветствие, повысив голос и слегка покраснев (я знала, слуги меня слышат).

Я провела для царя обычную экскурсию по Мальмезону — через галерею, музыкальную комнату, театр, розарий, парник и даже маслобойню (его заинтересовали мои швейцарские коровы). Оказалось, что с ним легко говорить, у него превосходный французский, а ум живой и пытливый (в этом отношении они очень схожи с Бонапартом). Царь пожелал узнать, как я делаю в своем саду прививки растениям, сколько солнца нужно для грядок с тюльпанами, в какой пропорции добавлять коровий навоз к компосту для удобрения примул, сколько молока дают мои коровы.

Мы задержались перед парниками, разговаривая о театре: он видел Тальма в постановке «Ифигения в Авлиде» на сцене «Театра Франсэ» и был сильно тронут.

— Впрочем, — сказал он, — после спектакля произошло неприятное событие, которое, должен признаться, больно было наблюдать.

— Да, я слышала об этом.

Бедный Тальма! Я опасалась, что он начинает сходить с ума. Актер набросился на своего извечного противника Жоффруа с кулаками — из-за очередной уничижительной рецензии.

— Этот актер остается предан своему императору. Его чувства благородны и достойны уважения.

— Мы все остаемся преданными императору, — заметила я, по неосторожности вложив в свой ответ больше чувства, чем следовало.

— Я понимаю, — кивнул мне царь.

«Но это ты погубил его!» — воскликнула я про себя.