Страсти и скорби Жозефины Богарне

В этот миг нас отвлекли — может статься, к счастью — детские голоса: Пети и Уи-Уи уже бежали по дорожке, но, увидев рядом со мной высокого незнакомца, остановились.

— Идите ко мне, идите, — позвала я их, наклоняясь, чтобы обнять. Как они оказались в Мальмезоне? Гортензия же взяла мальчиков с собой в Блуа, чтобы встретиться там с императрицей Марией-Луизой! — Я хочу представить вас Александру, царю России.

Пети выказал легкую тревогу.

— Все хорошо! — шепнула я. — Покажи свой самый лучший поклон.

Царь улыбнулся и поклонился в ответ.

— Где ваша мама? — недоумевала я.

— Она идет медленно! Ей надо то и дело останавливаться, чтобы восхищаться всем вокруг, — сказал Уи-Уи, театрально закатывая глаза.

— Мы недолго пробыли в Блуа, — сообщил Пети, дергая себя за локон.

«О господи! — подумала я. — Теперь царь поймет, что Гортензия ездила повидать Марию-Луизу».

— Я несколько дней не выходил из кареты, — снова закатил глаза Уи-Уи.

Гортензия остановилась возле розовых кустов. Она улыбалась («Вот вы где!»), но затем насупилась, крутя в руке перкалевый зонтик и всматриваясь в фигуру стоявшего возле меня мужчины.

— Мы здесь, мам! — помахал ей рукой Пети.

— С казаком! — крикнул Уи-Уи, подкидывая свою шапку.

— Цыц! — одернул Пети младшего брата.

Царь Александр весело рассмеялся, и я испытала облегчение.

— Я так рада тебя видеть! — обняла я Гортензию.

— Мальмезон выглядит прекрасно. Ничего не украдено?

— Благодаря царю Александру, — сказала я и представила ему свою дочь.

— Польщена, — холодно обронила та, лишь немного склонив голову.

— Разрешите предложить вам обоим мороженое и чай?

Появление Гортензии ничуть не помогло нашему общению.

— Казаки пьют водку! — подсказал Уи-Уи.

— Прошу прощения? — свирепо развернулась к нему Гортензия.

— С удовольствием выпью чаю, — улыбнулся царь Александр. — Хотя он прав, если у вас найдется водка…

И весьма ловко натянул на глаза Уи-Уи козырек его шапки.

— Царь произвел на меня сильное впечатление, — призналась я Гортензии после отъезда Александра. — Он кажется искренним в желании положить конец войнам.

Гортензия молча пожала плечами.

— Ты осуждаешь меня за то, что я приняла его, не так ли?

— Мы обсуждали это в Наварре, мам. Я прекрасно понимаю причины, которыми ты руководствовалась.

— Тогда почему?..

— Должна признать, я была расстроена при виде того, как учтиво ты принимаешь у себя врага.

— Гортензия, царь Александр имеет власть, чтобы помочь тебе и твоим детям.

Равно как и погубить их.

— Нам от него ничего не нужно.

— Сейчас не время для идеализма! Хочешь, чтобы тебя навсегда изгнали из Франции? Быть учтивой сейчас разумно, — по крайней мере, ради блага мальчиков. И, должна тебе напомнить, ради Эжена, ради меня, ради Бонапарта. Кому, по-твоему, предстоит решать нашу дальнейшую судьбу? Именно Александру — тому человеку, по отношению к которому ты вела себя так грубо.

В итоге мы обе расплакались.

— Ох, прости меня, мама! Последние два дня выдались просто ужасными.

Тут-то и выяснилась причина скверного настроения Гортензии. Оказывается, после долгого и трудного путешествия в Блуа императрица Мария-Луиза заставила ее ждать, а когда наконец приняла, сказала, что, вероятно, будет лучше, если Гортензия побыстрее уедет, ведь отец Марии-Луизы, император Австрии, уже едет в Блуа, чтобы забрать свою дочь. Единственное, о чем беспокоилась императрица, — это о том, что отец может заставить ее последовать в изгнание за Бонапартом.

Услышав это, я некоторое время сидела молча.

— Но я думала, Мария-Луиза искренне привязана к Бонапарту? Ведь ты мне сама говорила, что она не может вынести разлуки с ним даже и на день.

— Я так думала, мам.

Бедный Бонапарт! Все бросили его, даже жена.

— А мальчик? — Как же сын, которого Бонапарт так любит?

Гортензия грустно улыбнулась.

— Он был так рад повидать Пети и Уи-Уи. И знаешь, что он им сказал? Что он больше не король, потому что у него нет ни одного пажа. Мадам де Монтескье сказала мне, что он плачет о своем папе.

Я встала, подошла к камину и протянула руки к углям.

— Я бы сейчас же поехала к Бонапарту, если бы могла.

Подойдя, Гортензия обняла меня за плечи.

— Я знаю, мам.

Ранний вечер

Увидев всадника, галопом скачущего по аллее, я несколько растерялась. Мужчина казался знакомым, но я далеко не сразу признала его. Вглядываясь, подошла к калитке сада с полной корзинкой роз.

— Мусташ, это вы? — Я все еще сомневалась. — Что случилось с?..

Лишившись дара речи, я указала на его верхнюю губу.

— Сбрил и отдал императору, — заулыбался Мусташ, вручая мне письмо. — Я сказал ему, что он уже владеет моим сердцем, а теперь может получить и усы.

«Как трогательно», — хотелось мне сказать, но я молчала.

Письмо было от Бонапарта.

Фонтенбло