Страсти Израиля

Нынешний французский президент голлист Жак Ширак, кстати, не только ростом, но и статью и конфигурацией своей удивительно похож на самого де Голля. Лица, правда, разные, у де Голля более заостренное, а у Ширака круглое. Я о Шираке стишков писать не намерен, как С.В. Михалков о петухе — де Голле, хотя Ширак хорошо по-русски рифмуется, но в прозе о нем скажу. Есть такие столбообразные фигуры, о которых говорят “шпагу проглотил” и в которых отражен характер фанфарона, любящего говорить фразисто. Причем оба столбообразны, так что создается впечатление, что между де Голлем и Шираком хоть телеграфные провода проводи. Впрочем, судя по прошлым высказываниям де Голля и нынешним Ширака, меж ними беспроволочная связь, что-то вроде чародейства Калиостро, дающего советы с того света. Французы считают себя одной из самых остроумных наций Европы. Французская история, однако, это не подтверждает. Нация, где преобладает столько водевильного пафоса, особым остроумием не отличается в главных вопросах жизни. В мелочах, в водевильных мелодрамах Лабиша и Бомарше, в сатирах Мольера — другое дело. Однако именно эти авторы показывают, что происходит с французами, когда они теряют остроумие. Ведь именно в делах серьезных остроумие особенно необходимо. При всей склонности итальянцев к театральности трудно себе представить, что героем или вождем итальянцев мог бы стать Тартюф. Итальянский дуче Муссолини на первом своем этапе все-таки провел социальные реформы в интересах низших слоев. А что сделал для Франции де Голль? То, что де Голль не выиграл войну против немецкой оккупации, хотя ему и приписывается вклад в выигрыш войны, я уже писал. Но как он проиграл войну с арабским Алжиром, которого политически и милитаристски поддерживал советский империализм? Надо ли было эту войну проигрывать, другой вопрос? Многие авторитеты, в том числе военные, считают по сути петеновскую капитуляцию де Голля предательством. Однако, дело не в этом. Колониальную войну можно было окончить и вничью, почетным миром, как в конце концов окончилась вьетнамская война. Однако, как де Голль, герой Франции, не сумел выиграть войну, так он не сумел и проиграть. Удачно проиграть войну, может быть, более высокое искусство, чем войну выиграть. Проигрыш войны во Вьетнаме не стал для Франции катастрофой, не привел к фактической оккупации Франции, а алжирская война, которая велась со взаимной жестокостью, привела к тому, что миллион французов был из Алжира изгнан, многие убиты, имущество французов конфисковано. В то же время арабская масса ринулась во Францию, образовав многомиллионное арабское лобби, подчинив Францию своим интересам и навязав ей свои нравы, обычаи и законы. Где же хваленый французский патриотизм? Где национальная гордость? Где, наконец, на худой конец, рожденный во Франции наполеоновский шовинизм, названный по имени наполеоновского сержанта Шовинье? Как садизм имеет своей оборотной стороной мазохизм, так шовинизм, рожденный во Франции, имеет своей оборотной стороной также рожденный во Франции коллаборационизм. От слова “сотрудничество”, которое подменено. И этой подменой Франция обязана не только Петену, но также и де Голлю и Шираку. Притом, если при Петене коллаборационизм, по крайней мере в определенной парижской интеллектуальной среде, пусть подспудно, но осуждался, и существовало пассивное сопротивление, хоть и на уровне недовольства от отсутствия в магазинах требухи, то при де Голле и Шираке коллаборационизм стал модой и даже является прогрессивным. Конечно, под другим наименованием. Коллаборационизм — сотрудничество с арабским миром. Во французской же прессе, особенно нынешнего времени, он принял совершенно бесстыдные формы проарабской и антиизраильской активности. Притом, если во время прошлой немецкой оккупации пропагандой сотрудничества занимались газеты правого фашиствующего направления, то ныне пропагандой сотрудничества с арабским национал-исламизмом занимаются центристские либералы из “Ле Монд”, консерваторы из “Фигаро”, социалисты из “Либерасьон”, католики из “Ле Круа”, коммунисты из “Юманитэ”. Все эти газеты и журналы мне известны, и я с ними прежде тоже коллаборировал, т.е. сотрудничал, правда, в другом смысле и на другой основе. Знаю, что по направлению эти органы и раньше были не слишком дружественны еврейскому государству, а более склонны к арабскому миру. Но все-таки ранее они старались хоть приличия соблюдать, хоть какое-то шаткое равновесие соблюдать. Теперь это шаткое равновесие и всякие приличия потеряны. Надо также сказать, что всеобщая неприязнь к немцам во Франции во времена немецкого коллаборационизма существовала, а после немецкой капитуляции вылилась в эксцессы, убийства безоружных немецких солдат и офицеров на авеню Клебэр и в прочих местах. Но отношение французов к арабам иное, и арабскую оккупацию, перешедшую в колонизацию, французы переносят гораздо легче. Тем более магазины и рестораны при арабских национал-исламистах не те, что при национал-социалистах — рыбы вдоволь, а в требухе нет надобности, поскольку на среднестатистического француза приходится теперь где-то 100 кг мяса в год, а это для среднестатистического француза главное. Во Франции много церквей, посвященных тому или иному святому, но по-настоящему французы молятся в своих святых ресторанах. Если, конечно, арабы не осерчают и не подложат туда бомбу, как уже случалось. И после арабских бомб французский про арабизм от того не изменился. Представляете себе, если б евреи хоть раз подложили бомбу. Какая бы погромная дрейфусиада началась?