Страсти лебединого болота

И будто, проходит мгновенье,

и слышится стон или крик,

И Вова крылатою тенью

взлетает на тот броневик.

Не взявшись за поручень крепкий

Одною рукой, как атлет

он вытянет в сторону кепку

И всунет вторую в жилет.

И, в Васю Блаженного тыча,

и матом ругая режим,

соратников верных он кличет:

"В Швейцагию, бгатья! Бежим!

Власть снова в стгане захватила

компания вгеменщиков.

в их лапах финансы и сила,

нагод превгатился в габов.

Товагищи! Дети и внуки!

Тегпеть ли нам эту напасть?

Зачем геволюции муки,

коль суки захапали власть?!"

Соратники в стенах рыдают,

им тоже б в Европу удрать.

Но вдруг из ворот вылетает

чиновников черная рать.

Разносятся жуткие звуки,

вой волка и свист патрулей,

а Вову хватают за руки

и тащат в его Мавзолей.

А Вова то маму их хает,

то грозно клянет за обман…

Но звук постепенно стихает

и площадь скрывает туман.

И, если рассказам поверить,

пройдет еще десять минут,

чиновники выйдут сквозь двери

и прах с рукавов отряхнут.

Обличья скрывая стыдливо,

чиновничья стая бредет,

и тает толпой молчаливой

под сводами Спасских ворот.

И горько взвывая, пиано,

сквозь стены Кремля, напрямик,

укатит опять к океану

ненужный пока броневик.

Подлинная правда о Доне Гвидоне

На «Сказку о царе Салтане А.С. Пушкина

(Осторожно! Обсценная лексика!)

Читатель, дай шепну на ушко,

и этим груз сниму с души:

Ко мне во сне явился Пушкин

и с матом требовал: «Пиши!»

А я, как дядя честных правил

болел и с горя пил «Кристалл».

И если б Пушкин не заставил,

писать пародию б не стал.

Здесь срамота, и мат не в меру,

глагольна рифма режет глаз.

Ханжи, эстеты, лицемеры –

сие писалось не для вас!

Да, плод моих полночных бдений

не завоюет мне наград,

тем более, что я не гений,

а стихоблуд и рифмокрад.

За стиль краснею до макушки

за слог готов хоть сесть в тюрьму.

Но виноват не я, а Пушкин.

И все претензии — ему!

***

В Беловежской пуще драной

князь престольный, в опу пьяный

проиграл в очко с задору

Лукоморье Черномору.

В Лукоморье нынче всяк

вор, философ и дурак.

Нас достала невезуха

На панель пошла Старуха

И с умом недружен шибко

Дед схарчил Златую Рыбку.

Вместе жрали карася.

Вот и присказка Вам вся.

Только присказка- муйня.

Сказка круче у меня.

***

Три девицы вечерком,

разговелись коньяком.

Разболтавшись незаметно

о девичьем, о заветном,

в баньке парили бока,

мастурбируя слегка.

Разметавшись в неге томной

под божницей полутемной

в абсолютной наготе

(лишь снурочек на кресте)

говорит одна девица:

Скушно мне, хоть удавиться!

Кавалера не поймать –

Все жлобы, ипи их мать!

Уж какие там амуры!

Сексуальной нет культуры.

И ипёмся кое-как.

Оттого в стране бардак.

Честно вам скажу, сестрицы:

— Кабы я была царица

я б построила бордель

для послов иных земель,

для бояр да прочей знати

в самой теплой, светлой хате.

Чтоб культурно, гой-еси

поипаться на Руси.

Чтобы пить там мед да пиво

И чтоб было все красиво,

Чистота, помилуй Бог,

ни клопов, ни вшей, ни блох!

А культурные мамзели

по французскому б гундели.

Чтоб хоть секс слегка порой

Оживлял наш домострой.

Так, культурой сексуальной

Мы б прославились глобально

и в бордель со всей земли

перли б валом короли

Люд к культуре приобщится,

нрав у мужиков смягчится.

Так, что бабу станут звать

"куртизанка", а не флядь.

И Рассея возродится

c сексуальною столицей.

Честь царю. Спасибо мне.

Прибавление казне!

— Фи, бордель! Как это грубо!

Ей вторая кривит губы.

И, склонив головку вбок,

облизнула свой сосок.

— Впрочем, я с тобой согласна:

Без культуры жизнь ужасна.

Рвется к празднику душа,

да не выйдет ни шиша.

Плюнуть некуда культурно:

В царстве ни единой урны,

ни театра, ни кино.

Только лебля да вино.

Кабы я была царицей,

я бы создала, сестрицы,

посреди столичных луж

наш, Российский, Мулен Руж.

От Пекину до Британи

лучший зад — у русской Мани.

Что германец, что араб –

Все падки на наших баб.

Груди — словно те арбузы.

Обалдели б все французы

ежли б мы, средь ихних Канн,

да исполнили канкан.

Я б расклеила афиши

от подвала и до крыши,

и билетики б народ

раскупал на год вперед.

А потом, по Божьей воле,

покатили б на гастроли,

чтоб в Европе кажный гад

целовал Российский зад.

Докатили б до Парижу.

Мужики там хоть пожиже

но культурные уже:

любят, чтобы в неглиже.

Не меха богатство наше,

а Дуняши и Наташи.

Но такая уж страна –

их не ценят ни хрена.

Наши попы, наши танцы

покорили б иностранцев.

От культурного обмена

стала б польза непременно.

Уж какая там война,

если задница видна?

Закрепим культурны узы

политическим союзом.

Благоденствие стране,

честь царю и слава, — мне!

— Удивляюсь вам, сестрицы, –

третья молвила девица,

наклонясь вперед слегка,

и лизнула низ лобка.

— Вы болтаете пустое!

Дело бабское простое:

чтоб мужья довольны были.

А об этом вы забыли.

Коль не спит с царем жена,

Это ж хуже, чем война.

Говорят в народе грубо:

буй царя, что сук у дуба-

Он торчит и вдень и в ночь,

Кончить с бабою невмочь.

А стояк для мужика,–

что в зизде с гвоздем доска.

Так, сестрицы, не годится!

Если б я была царица

царь намного больше б знал

про минет и про анал.

Свечку взяв ладошкой нежной

в щелку сунула небрежно,

приоткрыв призывно рот,

стала двигать взад-вперед.

И притом вздыхала тяжко:

— Как страдает он, бедняжка!