Страсти по адмиралу Кетлинскому

В пользу непредвзятости судьи свидетельствует приговор — из 8 привлеченных 4 были оправданы. Любопытно, что матрос П.М. Ляпков не только отрицал свою вину, но и яростно обвинял осужденных, утверждая, что взрыв был организован «по указанию немцев, не иначе, как с их науки».

Здесь я соглашусь с В. Кетлинской и не соглашусь с профессором В. Тарасовым, который в своей работе «Борьба с интервентами на Мурмане в 1918—1919 гг.» бездоказательно объявил, что на «Аскольде» засудили наиболее ненавистных офицерам, самых революционных матросов.

Отметим и то, что все 4 осужденных имели самое непосредственное отношение к артиллерийскому погребу, в котором готовился взрыв, ни о какой-то особой революционности осужденных не было и речи. Если уж называть вещи своими именами, то самым первым революционером на «Аскольде» был унтер-офицер Самохин, которого никто и не думал привлекать к суду. Самохин был просто списан в Архангельск в числе многих других недисциплинированных матросов, как неблагонадежный, но не как пособник диверсантов.

Суд состоялся с 10 по 12 сентября, проходил он на «Аскольде». Окончательный состав Особой комиссии был таков: председатель — инженер-механик, капитан 2-го ранга Пашкова, член комиссии — старший лейтенант Назимов. Оба этих офицера были присланы из Парижа военно-морским агентом (атташе). Кроме этих офицеров, членами комиссии были назначены офицеры «Аскольда» — лейтенанты Мальчиковский, Якушев и Черемисов и Штайер. Последний исполнял обязанности делопроизводителея.

Привлечен к участию в суде был и старший лейтенант Петерсон. В качестве свидетелей со стороны командования выступали штрафной матрос Пивинский, а также фельдфебели Ищенко, Скок и Михальцов. На следствии и на суде было оглашено, что «революционная организация» была подкуплена немецкими шпионами и ставила своей задачей взорвать корабль.

На судебном следствии из опроса свидетелей, из ознакомления с местом преступления и вещественными доказательствами суд признал, что поджог и взрыв на крейсере были произведены умышленно и лишь по счастливой случайности артиллерийский погреб не взорвался и корабль не погиб со всем личным составом. Помимо этого, суд нашел, что подсудимые матросы Захаров, Бешенцев, Шестаков и Бирюков, «несомненно, вполне изобличаются в том, что пытались взорвать крейсер».

Улики — наличие поддельного ключа к погребу, вывинченные ударные трубки, шнур, свеча, спички и нахождение всех четырех обвиняемых в наиболее безопасных местах на корабле в бодрствующем состоянии — обличали их. Кроме этого обвиняемые так и не смогли внятно объяснить, почему они не спали и почему находились одетыми, там, где их обнаружили.

Суд признал, что взрыв был устроен «с целью уменьшения боевой силы нашего флота и из побуждений материального характера, т.е. за деньги, которые были предложены оставшимися суду неизвестными лицами на берегу».

Заседавший в течение двух дней суд признал подсудимых матросов Захарова, Бешенцева, Шестакова и Бирюкова виновными и приговорил их «к лишению всех прав состояния и смертной казни через расстреляние». Подсудимых матросов Сафонова, Терлеева, Бессонова и Ляпкова суд оправдал «по недостаточности их участия» во взрыве. Участие в организации взрыва матроса Андреева осталось не доказанным. Никто из подсудимых виновным себя не признал.

После суда осужденные попросили привести матроса Княжева, говоря, что он—действительный виновник Впоследствии на следственной комиссии 1917года капитан 1-го ранга Кетлинский показал следующее: «Когда ночью суд вынес свой приговор и мы все ушли, приговоренные потребовали меня и просили позвать к ним (матроса) Княжева. Я разрешил, и в каземате № 6 у пушки № 19 произошло свидание. Я отлично помню их лица и, главное, глаза. Обвиненные впились глазами в Княжева и сказали: «Сознавайся, Алеша!» Княжев ответил: «Мне не в чем сознаваться». На повторное их убеждение он ответил: «А вам разве это поможет?» И отвернулся. Это все. Этот разговор, в котором больше говорили глаза, произвел на меня впечатление, что Княжев был или главным, или подговорил их, но не пойман. Они же были исполнители. Мне предстояло конфирмировать приговор».

Рассказу Кетлинского я верю. В данной истории он был лицом незаинтересованным, так как прибыл на крейсер уже после происшедших событий. В своих показаниях Кетлинский недвусмысленно говорит о вполне организованной группе заговорщиков, которая имела и свою иерархию. Причем Кетлинский дает понять и то, что расстреляны были рядовые исполнители, а Княжев (вполне возможно, осуществлявший за этими исполнителями контроль) и те, кто руководил Княжевым, ушли от наказания, так как против них не было никаких доказательств.

Теперь, когда суд бы закончен и судьи вынесли свой вердикт, слово было за Кетлинским Ему, как командиру корабля, находящегося в отдельном плавании, предстояло утвердить приговор суда