Страсти по Фоме - книга 2

Он очнулся на холодном каменном квадрате пола. Спиной к нему стоял Доктор. Рука его, сжатая в кулак, аккуратно входила в стекло. Стекло вибрировало, осколки медленно ползли вниз.

— Я покажу тебе что такое любовь! — ударил в уши металлический шепот.

Сознание снова ушло, потом вернулось. Доктор сидел рядом и молчал. Уставший, отстраненный взгляд.

— Я никому этого не показывал, тебе первому…

И снова этот монотонный голос:

— Бесстрастная вечность любви одиночества

В маленьком теле, в безумной тоске

Плакала вечность и плакал мальчик,

Мальчик, которому тысячи лет…

— Это безумие, Док! — попробовал Фома остановить его, но картины, смешиваясь и переходя друг в друга, продолжались.

Монтажный хаос и голос, который никогда не забудешь:

— Золотой мальчик, принц крови, питаясь светом далеких звезд, рожден единственный за тысячи лет. Он продолжение рода, создатель вселенной, он — все в единственном теле. Пока. Пока он мальчик. Но в нем мириады существований, воплощение всего. Пластичен и мягок, сгусток энергии. В нем жизнь это одиночество…

Фома смотрел на Доктора, ставшего камнем.

— Познает себя. Воплотится ценой мироздания в новую сущность. На всем его отпечаток, его одиночество будет во всем. Он — энергия вечного движения, его пластика. Он будет во всем мироздании и все будет в его мироздании, перетекая из формы в сущность и обратно. Нет одного в мироздании мальчика: места для человека…

Сколько прошло, прежде чем он снова шевельнулся?.. Фоме, утомленному быстротекущими вечностями, докторская келья показалась родной и уютной, как дом.

— Доктор, шо це було? — немного очумев от происшедшего, спросил он.

— Ты видел, — сказал Доктор.

— Так это ты в любви признавался, шприц со льдом?! — ахнул Фома. — Это твоя любовь?! Или ты отвечал на мой вопрос?

Он был возмущен. Доктор пожал плечами. Он устал.

— Доктор, вы больной, — смягчился Фома. — Это же ядерная зима. Под водородным грибочком. Ты что?

— Я показал то, что есть.

— А я чуть с ума не сошел от того, что у тебя есть! Мне страшно представить, что ты еще кому-то признаешься в своей любви, Ромео! Твою Джульетту ждет большое потрясение.

— Я никому этого не показывал, тебе первому…

— И слава Богу! И не показывай! Ты больного сделаешь здоровым. Что у тебя с детством? Чем тебя кормили, что у тебя любовь, как удар копытом в морозильной камере?

Фома вскочил и стал прохаживаться, войдя в перипатетический пыл.

— Я понял, — сказал он. — Ты, проскучав все детство в холодильнике, возлюбил фреон и жидкий азот. Апофеоз для тебя вакуум, твой Эрос — ледяная пустыня. Но у нас, детей Солнца, совсем не так.

— Ну как же, помню!.. — Доктор едва шевельнул плечами. — Бессмысленные поступки, движения…

— Сам ты бессмысленные движения! Любовь, это когда вот здесь тепло, в глазах — свет, все люди — братья. И она — одна, ради которой, собственно, всё!

— Во-во, во сне!.. Но она другому отдана и будет век ему верна… так? Или мы ее вообще не помним, что еще интереснее.

— Док, ты скучен! Я поделился с тобой бедой, а ты?

— Почему же скучен? Что ты сделаешь с братьями, которые люди, когда тебе потребуется их женщина, а? А что ты сделаешь с этой женщиной, когда тебе потребуется другая?.. По-моему, очень весело!.. И это ваша любовь — одни убиты, а другие несчастны?..

— Лучше, конечно, твой апокалипсис!

— Я показал то, что существует на самом деле, правду!

— Вот и спрячь свою правду подальше. Она не для нас, она для сцены Страшного суда. Постоянно оттягиваемого во времени, кстати, во благо живущим.

— Во благо ли? Вы странные — люди, я имею в виду, — правда вас пугает, а обман притягивает, как обезьян — погреемушка. Ведь любовь, вернее, тот универсальный вселенский процесс, который вы подменяете этим понятием, это закономерность высшей математики, которая вам еще недоступна. А любая закономерность это холодность и одиночество. Любовь это одиночество. Настоящая, я имею в виду.

— Одиночество, Док, если мы говорим о людях, это извращение. Кроме необходимых периодов уединения. Это — один ночью! Вульгарно-эстрадная этимология здесь, может быть, самая верная. Это же рукоблудие, однорукий бандитизм: Джек-пот и слезы! — вот во что превращается твоя любовь-закономерность! Любовь — это двое! Как минимум.

— Во-во! А потом это ваше великое чувство почему-то проходит. Сколько раз ты уже женат?

— Один!.. — Фома улыбнулся при мысли о Мэе: кто еще так сияет по утрам?

— Это последний, — поправил Доктор. — А до этого с Лилгвой, потом на Спирали. Я еще не все вспомнил.

— Лилгва не в счет, а на Спирали — фиктивно, и оказалась, что эта сучка — Сати, то снотворное подсыплет, то слабительное… чуть не убил его!

Доктор долго хохотал. Фома, сидя в кресле, неприязнено наблюдал за ним.

— Ладно, развеселился, — сказал он, наконец. — Ты так и не сказал, что со мной? Показал всю правду про свою любовь-одиночество, а мне-то что делать? У меня этого одиночества в каждой кровати!

— Драться! У тебя сегодня по плану братья, их убийство… — Доктор все еще улыбался. — Ну, Сати!.. — Мотнул он головой.