Страсти по Митрофану

В старой растянутой тельняшке, с Митиным ободком на голове отец был похож на очень усталого, внезапно поседевшего подростка. Когда он убрал волосы со лба, то оказалось, что лоб у отца в веснушках и прорезан двумя глубокими морщинами. У Мити защемило сердце.

– Бать… Ты как себя чувствуешь? – спросил он, не слезая с колен отца.

– Плохо, сына. Но… как только узнал, что ты Гран-при получил, сразу стало лучше. Но вообще плохо, тяжело дышать и вообще… Мне нельзя волноваться.

– А приезжал тогда врач? Что сказал?

– Да какой там врач, сына! Какой врач! Разве их дождешься? Не дозвонишься даже! Помрешь, а ты никому и не нужен! Мать вот прискакала вечером, валерьянки мне заварила да валидол с кухни принесла.

– А ты так и лежал до самого вечера один, без помощи? – ужаснулся Митя.

– Лежал, сына. А что мне было делать? Сын – на гастролях в Европе, матери его до меня дела нет…

Марьяна высунулась с кухни:

– Ну ладно уже пугать-то Митрофана, отец! Все хорошо, ты же видишь, сыночек!

Филипп крепко сжал Митино плечо.

– Ей хорошо, она думает, и мне хорошо. А у меня душа болит за тебя. Ну, все, мать, иди давай, поработай немножко, мы тут сами разберемся, а то опоздаешь! Дожарим блины, да, сына? Кубок показывай!

– А… – растерялся Митя. – А у меня его и нет, батя.

– Нет? Вот дают капиталисты… Ну, грамоту хотя бы дали?

– И грамоты нет.

– Это как? – нахмурился Филипп. – В смысле – нет? А что есть?

Митя развел руками. Вот это поворот. Меньше всего он думал о том, как рассказать отцу, чем закончилось его выступление на фестивале. Ничем. Но говорить это было совершенно невозможно.

– Так, ну сейчас разберемся. Давай, мать, по блинку с нами съешь да и топай на работу, опаздывать нехорошо!

Они сели втроем за маленький столик на кухне.

Митя чувствовал, что как-то не может приехать домой. Вот вроде он и дома, а вроде и нет. Эли рядом нет, а он чувствует ее присутствие, видит ее взгляд, слышит ее, ощущает, уже скучает. Он даже толком не попрощался с ней, убежал домой.

– Сына? – Филипп вопросительно посмотрел на него. – О чем думаешь? Ты где был сейчас?

– Когда?

– Когда я с тобой разговаривал.

– Я… Да нет, батя, не обращай внимания, я просто… не выспался. Вчера долго было закрытие фестиваля, а сегодня утром рано уже на самолет… – Митя говорил, чувствуя, что отец пролезает ему в душу, слышит не то, что он говорит, а то, что сказать не собирался.

Марьяна быстро съела блин со сметаной, поцеловала Митю, потрепала его за волосы и убежала на работу. Филипп сходил, запер за ней дверь, что-то негромко сказал, Митя не расслышал, Марьяна засмеялась.

– Ну, сына, вот теперь мы с тобой одни. Рассказывай.

– Что, батя?

– Почему телефон выключил. Почему не звонил отцу, больному, который чуть не умер. Почему так выглядишь. Почему чужой. Почему ешь так, как будто голодал две недели. Почему от тебя пахнет… Не пойму, чем пахнет… Чужим чем-то!..

Филипп сгреб несколько салфеток, которыми Марьяна аккуратно промакивала уже накрашенный на работу рот, яростно их сжал и бросил обратно на стол. Они легли живописной кучкой – неровный клубок белоснежных салфеток с красными ободками от яркой материной помады.

– Что скажешь, сына, своему бате? – Филипп улыбался, сидя совсем рядом с Митей, зажимая его ногу своей огромной коленкой.

Митя задрожал. Ну вот, сейчас начнется… Филипп взял его рукой за шею, приблизил Митино лицо к своему.

– Что, сына, загулял?

– Батя…

– Ну, и как она? – Лицо отца было близко-близко. Митя никак не мог сосредоточиться на его зрачках, попытался отодвинуться, Филипп не дал – крепко держал его шею.

– Батя… – Митя опустил голову. Нет. Нет, он не готов, он не будет говорить об этом.

– Повторяю вопрос: ну, и как она?

– Кто? – спросил Митя.

– Она. Смотри мне в глаза! В глаза!!!

Митя поднял голову и посмотрел отцу в глаза.

– Никак, батя. Я… не понимаю… Я устал, можно я посплю? Я почти не спал сегодня.

– А-а-ах… – выдохнул Филипп. – Не спал!.. Что делал, сына? Расскажи…

– Вещи собирал, не мог уснуть перед самолетом. – Митя заставил себя не отводить глаз.

Филипп сжал плечи и шею сына так, что у Мити что-то хрустнуло в позвоночнике.

– Скажешь, – твердо сказал Филипп. – Все скажешь. Буду бить, пока не скажешь.

– Бей, – пожал плечами Митя. – Бей.

– Вот ты как! – засмеялся Филипп и отбросил Митю от себя. – Вот ты как, сыночка мой! Вот ты как с батей со своим родным поступаешь! А-а-а… Я так и знал, я так и знал, я чувствовал неладное, я знал… Иди!!! Иди-и-и-и!!! – Он страшно крикнул и одним движением большой руки резко сбросил на Митю всё, что стояло на столе. – Иди к ней! Или куда ты там хочешь идти! Иди! Сволочь!!! – Филипп столкнул Митю со стула. – Ты же сволочь! Я вырастил сволочь! И эта маленькая сволочь предала меня!