Страсти по Митрофану

Филипп второй раз сильно толкнул Митю, который собирался встать с пола. Митя отлетел к стене, снова попытался встать. По ногам его стекало масло с блинов, которые уже упали на пол, сметана, сливовое варенье… Митя перешагнул через кучу сваленной посуды, еды, растерянно остановился посреди кухни. Отец… плакал. Он больше не кричал. Он сидел на табуретке, огромный, несчастный, повязка съехала с его взлохмаченных волос… И плакал.

– Батя… – Митя потоптался на пороге кухни и попытался протянуть руку к отцу, взять его за плечо.

– Уйди! – Филипп с силой отбросил руку сына. – Уйди, Митька! Я все понял про тебя! И жизнь моя – кончена! Я больше не нужен тебе! Ты забыл меня! Ты бросил меня ради этой… Ты предал меня…

– Батя, нет… Нет, это неправда… Я… Нет, я не предал…

Митя плакал вместе с отцом, чувствуя, что маленький кусочек внутри него остается спокойным и накрепко закрытым для отца. Ни жалость, ни огромная нежность, которую он сейчас испытывал к отцу, не заставят его рассказать ему про то, что было, и про то, чего не было, но могло быть с Элей, он точно это знает теперь. Он вообще многое узнал о жизни и о себе. Но он почему-то не готов делиться этим с отцом.

Отец пошел выносить мусор – хотел, наверное, покурить на улице, а Митя быстро убрал все на кухне, вытер пол, выбросил кучу прекрасной еды, штук десять блинов, которые у Марьяны получились неровные, подгоревшие, но все равно аппетитные, золотистые, толстенькие. Митя вздохнул и выбросил разлившуюся баночку сметаны, натертый сыр… Постаралась мать, в кои-то веки раз.

Филиппа не было довольно долго. Наверно, ходил вокруг двора, разговорился с кем-то из собачников, отец иногда может зацепиться с кем-то и проговорить часа два. Когда Филипп пришел с улицы, пахнущий табаком, расслабленный, с посветлевшим лицом, Митя уже лежал в постели. Он быстро скинул грязную одежду, замочил ее в тазу, принял душ и нырнул под одеяло.

Филипп сдернул с него пододеяльник.

– Ну? – подмигнул он сыну. – Работает?

– В смысле? – спросил Митя и покраснел.

– Знаю, что работает. У нас, у Бубенцовых, с этим все в порядке, до старости будешь баб… только так… кивнешь… уже бегут, готовые… юбки на бегу задирают… Выбирай только… Так что ты не спеши с этой своей… Любишь ее, да, сына?

Митя задохнулся. Нет, нет и нет. Он ничего не скажет, он не будет говорить об этом. Все улетучится, все растворится, если он скажет, ничего нельзя обсуждать, он это точно знает.

– Ладно, молчи… Затаился, смотрите, сучонок…

Филипп говорил ласково, но от Мити не отходил. Тот напрягся. Если отец хочет чего-то добиться, он своего добьется, любым путем. Поэтому лучше что-то сказать.

– Батя, все вообще не так.

– А как, сына? Ты расскажи отцу.

– Она… – Митя набрал побольше воздуха. – Мне не нравится.

– Не понравилась? – захохотал Филипп. – Что – рыба? Я так и думал. Смотрел еще, думал, что за рыба такая – холодная вся, скользкая. Глазенками своими вылупилась, стоит, смотрит, рыбьими, цвета в них нет… Глаза у бабы должны быть черные – огонь! А у этой что… студень… Да? – Филипп пытливо посмотрел на сына.

Тот пробурчал что-то невнятное. Филипп ухмыльнулся.

– А что не понравилось-то? Расскажи, сына, расскажи, кому ты еще расскажешь, как не мне? Ну! – Филипп подмигнул, сел рядом на кровать, зажал ноги сына большой рукой. – Говори!

– Нечего говорить, батя, – как можно тверже сказал Митя. – Ничего не было.

Филипп прищурился.

– Ну не было так и не было, сына. – Он легко встал, отошел от Мити, в дверном проеме повернулся к нему. – Помирать мне можно, да, сына? Отжил я свое? Не нужен больше тебе? Никому больше не нужен? Зря я жизнь свою закопал ради тебя, да?

– Батя… – Митя привстал на кровати. Филипп ждал, что тот подбежит к нему, обнимет, но Митя лег обратно. – Я посплю, ладно?

Филипп долгим взглядом посмотрел на сына и тихо произнес:

– Ладно, сыночка, ладно. Спи. Умаялся ты, утомился. А я пойду посмотрю, сколько таблеток у меня осталось. Вот как последнюю таблетку допью, так и помру.

Митя слышал, как отец на кухне наливал себе чай, полез за чем-то в холодильник, потом включил радио, прикрыл дверь на кухню. Мальчик хотел поскорее уснуть, но сон как-то не шел. Надо ехать завтра в тот лагерь, обязательно, он это чувствовал. Он должен помочь отцу. Отец должен увидеть свою прекрасную скульптуру, должен вспомнить, какой он был успешный в молодости, может быть, что-то в нем всколыхнется, может быть, он поверит в себя.