Страсти по опере

Лидия Яковлевна Липковская

И вместе с тем… В первой книге я уже рассказывала, как занималась одновременно и с Надеждой Матвеевной, и с Еленой Ивановной Шумиловой. И никакой, столь обычной для наших дней «педагогической ревности» не было. Елена Ивановна однажды сказала мне: «А знаешь что? У меня никаких нет противоречий с Малышевой. Ходи и занимайся с ней. Мы дополняем друг друга — вокально и исполнительски. Они давали мне множество полезной информации». Ничего удивительного — один эталон, один и тот же метод звукообразования.

Сама Елена Ивановна, которую хорошо помнила моя мама, начинала с Марфы и Микаэлы. Потом — Татьяна, Маргарита… С Анатолием Ивановичем Орфёновым, с Зарой Александровной Долухановой они записали в фонд радио очень много редкой музыки. Например, записали — на русском! — «Африканку» Мейебера, Елена Ивановна давала мне её слушать! А кто сейчас знает эту запись?

И в конце концов она дошла до «Аиды», до «Бала-маскарада», то есть прошла большой путь от лирико-колоратуры до большого lirico spinto. Но лучшей её ролью была, как все говорят, Маженка в «Проданной невесте» Сметаны. Сама Елена Ивановна рассказывала, как они ездили на гастроли в Чехословакию, и там ей говорили — вот, это просто идеальный голос для Маженки…

И вот однажды я услышала от Джоан Дорнеман: «Как интересно! У тебя школа и само понимание музыки просто из другой, из той эпохи… Откуда у тебя это? Может быть, вы это сохранили именно в закрытом пространстве Советского Союза?» При всех минусах «железного занавеса» у него оказались и некоторые плюсы — например, сохранялись традиции старой школы.

А сейчас… Мне иногда кажется, что оперный мир стал похож, простите, на сетевые магазины верхней одежды — выбор вроде есть, а качество — сплошная Юго-Восточная Азия… Всё серо-чёрно-коричневое, как будто полиняло в многочисленных стирках. И везде всё одинаковое — что в Нью-Йорке, что в Париже, что в Вене…

Индивидуальности всегда были в дефиците, а сейчас они и вовсе исчезают…

Любовь Казарновская в роли Кармен. Кадр из фильма «Однажды в Севилье»

Мы все — одна семья…

Провал премьеры «Севильского цирюльника» Россини давно вошёл в историю оперы. Свою долю свистков и улюлюканья от зрителей получил и Мануэль Гарсиа — много лет спустя он войдёт в ту же историю Мануэлем Гарсиа-старшим. Схлопотал отчасти по заслугам — ведь на сцену вышел не в лучшей форме, вдобавок вместо серенады Альмавивы Ecco ridente in cielo исполнил под гитару песенку собственного сочинения…

Всякое бывало в его жизни. «Тяжела и неказиста жизнь испанского артиста», — сказал себе, возможно, на исходе первой четверти XIX века знаменитый тенор Мануэль Гарсиа (он же Мануэль Гарсиа-старший) и отправился на три года в далёкую и мало кому известную тогда Америку. Да не один, а с семьёй.

Семья же, имевшая, помимо испанских, то ли еврейские, то ли цыганские, то ли мавританские корни, была абсолютно уникальной в истории музыкального исполнительства. Муж — певец. Жена — Мария-Хоакина Ситчес Брионес, вполне могла бы и сама блистать на оперных подмостках, но пожертвовала карьерой ради супруга и детей, имена которых тоже давным-давно вошли в историю — Марии Малибран, Полины Виардо и Мануэля Гарсиа-младшего. Целая — пусть миниатюрная! — оперная труппа, в исполнении которой в Соединённых Штатах, между прочим, впервые услышали моцартовского «Дон Жуана». Полина, правда, была тогда ещё совсем мала.

Первые эксперименты по созданию собственной вокальной школы старший Гарсиа стал проводить на своей жене и на двух дочерях. Например, Марию Фелиситу он начал обучать с шести лет. В семнадцать лет она уже дебютировала на «большой» оперной сцене, а в том возрасте, в котором сегодняшние певцы только-только оканчивают консерватории, — в двадцать восемь лет — трагически погибла, неудачно упав с лошади.

Полина Гарсиа-Виардо в особых представлениях не нуждается. Самый краткий и самый непосредственный отклик на её пение принадлежит Варваре Петровне Тургеневой, матери писателя: «Хорошо поёт проклятая цыганка!» Но певческий век Виардо, как и её отца, был не слишком долог. В год премьеры «Кармен» ей едва исполнилось пятьдесят четыре — для многих современных примадонн это если и не «золотой век», но вершина карьеры. А Полине, дожившей до века звукозаписи, задолго до него оставалось лишь вспоминать собственные триумфы… Может быть, она бы больше берегла свой голос, если бы знала, что со временем появится возможность запечатлеть его для потомков и как яростно современные критики и музыковеды будут спорить о нём?

Мануэль Гарсиа-старший