Но самым трудным был именно первый мой выход, первое вхождение в образ, первое включение и потом истерика, которая случается у моей героини, когда она вспоминает объяснение с Онегиным. Алеников говорил: «Не надо этого оперного смеха, оперного рыдания, оперных штампов. Не на опоре — а хриплым страшным голосом. Тембра мне не надо, я хочу крик израненного сердца, когда Татьяна говорит: „Но я другому отдана, я буду век ему верна“!»
Он был абсолютно прав. Оперные артисты, попадая на драматическую сцену и считая, что их тембр должен быть слышен, разговаривают своими хорошо поставленными голосами — а это всегда притянуто за уши! Они очень боятся экспериментов с голосом, насилия над голосом. Но если ты его боишься, ты никогда в драме достоверен не будешь. Не сможешь передать ту бесконечную палитру чувств, которой от меня требовал Алеников. И весь интонационный ряд на драматической сцене должен быть выстроен без оглядки на то, что ты оперный певец и можешь повредить свой драгоценный инструмент.
Надо каждую секунду менять тембр, не надо бояться хрипеть, что-то выкрикнуть утробно. Только так получаются те интонации, которые сообщают твоей игре достоверность и без которых нечего и думать о выходе на драматическую сцену.
И не стоит тут винить оперных артистов. Это не вина их, а беда. Ведь тому, что элементарно необходимо драматическому артисту, их не учат! В консерваториях не преподают ни актёрское мастерство, ни пластику, ни тем более фехтование или сценическую речь. Как максимум — чуть-чуть танца и очень поверхностно — сценическое движение, которое соответствует той или иной эпохе. А у меня этот опыт всё-таки был.
Как-то Алеников сказал мне: «С вами так интересно работать! Вы часом не ГИТИС заканчивали?» — «Нет, — сказала я, — я окончила три курса Гнесинки. Но — отделение актёров музыкального театра!» Он ответил: «С вами легко, вы понимаете, что я от вас хочу».
Может быть, это не сразу достигается, но я понимаю, чего от меня хочет драматический режиссёр, я ведь играла и большие отрывки из пьес, и Арбузова — «В этом милом старом доме», и мадам Легренар, о которой я уже вспоминала.
Всё-таки у меня за плечами не только немало лет на оперной сцене, но и две главные роли в кино. И я понимаю, что такое серьёзная работа, когда на тебя пристально смотрит камера. Понимаю как работать с текстом, с голосом, с пластикой… словом, как пользоваться этой большой актёрской составляющей. И при этом петь!
Толковые партнёры — половина успеха
Мне посчастливилось встретиться на сцене с виртуозно владеющими актёрской техникой партнёрами, с которыми очень интересно было репетировать. Я, конечно, очень много у них подсмотрела актёрских штучек, которые мне очень пригодились — спасибо им! Я видела, как свободно они работают с текстом, как они его достаточно быстро учат. Мне же надо было в этот текст просто вгрызаться. Мне привычнее текст с музыкой, это для меня не составляет никакого труда. Тут же надо было учить текст «всухую»! И при этом очень органично существовать на сцене — это как минимум непросто. И оставалось только порадоваться, что мне так повезло с ними.
С опытными актёрами — таковы Валерий Кириллов, играющий Автора и великолепный, такой уставший от жизни, охрипший от многолетних бдений в игорном доме Валерий Смирнов в роли Чекалинского — я просто в восторге от него! С молодыми — играющей знойную, роковую цыганку Натальей Асанкиной, Татьяной Коровиной в роли своей тёзки Лариной.
А особенно — с чудесной Дарьей Таран, которая очень помогла мне на репетициях. Она просто фантастически играет Лизу — мне с ней очень удобно на сцене! С двумя Германами — Алексеем Кузминым и Ануаром Султановым. Лёша в этой роли — это уже такой матёрый, очень уверенный в себе, прожжённый даже мачо, который твёрдо знает, чего хочет. А Ануар — более молодой, нахальный и резвый телок, то и дело бьющий копытом. С двумя Музами — уже ушедшей, к сожалению, из театра Марией Полумогиной и Ириной Наумкиной.
На тот момент, когда я пишу эти строки, мы отыграли почти два десятка аншлагов — народ валом валит на нашу «Пушкиниану». И не в силах я понять только одного — почему ей поставили отметку 16+? Неужели только из-за того, что Онегин в спектакле на какой-то миг пытается овладеть Татьяной? Вряд ли на нынешних детей это произведёт сильное впечатление… Мне кажется, что они способны понять куда более серьёзные и глубокие вещи, которых очень много в нашем спектакле…
Мы ждём перемен?