Читаем Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня полностью

Хотя, размышляя в пределах самых общих категорий и применительно к Шолохову, становится понятно, что древнеславянские бинарные оппозиции, как-то: мужское-женское, восток-запад, суша-море, огонь-влага, весна-зима, солнце-луна, близкий-далекий, старый-молодой, жизнь-смерть и т. д, и главное – систематизированное представление древних славян о «мировом дереве», при помощи которого ими конструировался мир вообще, что напрямую соотносится с пониманием и изображением природного мира в частности, – все это, бегло перечисленное, имеет самое прямое отношение к художественной вселенной Михаила Шолохова. В той или иной степени, с теми или иными сложными переходами эти древние мифологические элементы мышления и способы создания моделей мира (человека, природной среды, истории, времени и пространства и т. п.) узнаваемы сразу (видны) для проницательного читателя в текстах писателя.

Но становится очевидным, что категории фольклоризма явно не хватает для ответственного анализа, все же это в большей степени интерпретируется как видимая традиция, определяющая связь между этапами развития литературы в формах устной народнопоэтической речи и вырабатываемой письменной традиции, имеющей выраженную авторскую окраску. Это больше стиль, формы, особенности эстетики (сказ у Шолохова, сравнения в творительном падеже, инклюзы, взятые напрямую из фольклора).

Так что в случае с Шолоховым, если его творчество брать за пример известной мифологизации действительности, данный подход не работает в полном объеме. Что же работает? Работает то, что сразу и не видно. Проявляются более древние и архаические формы словесного отображения действительности. Нам известны периоды, какие были у тех или иных национальных литератур и какие получили в качестве своего предшественника мифологию. Почти все европейские литературы имеют такую предысторию и основу.

Что же такое мифология? Это не просто попытка некоего укрупненного воспроизведения действительности. Вовсе нет. Это единственно возможный на том этапе развития культуры и цивилизации способ растолкования действительности в самых обобщенных категориях. Эти категории, то есть отдельные мифы (о Геракле, Сизифе, Эдипе, Икаре, Тезее и Минотавре, об аргонавтах и других мифологических персонажах), не есть варианты сказок, выдуманных историй о неких существах – царях, героях, и т. д., но суть – структуры с уплотненным смысловым содержанием, какие дают определенные ответы на существенные вопросы действительности, причем в замаскированном виде. Да так, что миф необходимо разгадать (мы бы сегодня сказали – проинтерпретировать), на него нет прямого ответа. Эти структуры мифа являются отражением, попыткой понять некие узловые противоречия в развитии самого человека, его сознания, психологии, самой судьбы. Прямого ответа через миф[11] нельзя ни дать, ни получить. И задающееся вопросами, и ищущее ответы на них сознание человека какое-то время обречено блуждать по мыслительному лабиринту мифа, подобно Тезею, если только не найдется путеводная нить, данная ему предусмотрительной Ариадной. (Употребим здесь удачное выражение А.Мыльникова, использованное по отношению к иным формам исторического знания, но в связи с м и ф о м это звучит убедительно: миф обладает семантической упругостью, его просто-напросто невозможно понять однозначно, он всегда больше и сложнее сюжета, в нем представленного).

Такой нитью будет выступать обязательно запрятанный внутрь конструкции мифа смысл, то есть безусловная связь с явлениями реальности и материально-конкретного мира. Но вначале она (эта связь) должна была выступить перед человеком в виде почти художественного образа, сложной параллели, отчего сам смысл мифа даже не удваивается, но становится многомерным и полным сложного содержания на ближайшие почти три с лишним тысячи лет (это, если помнить о Гесиоде и Гомере, которые ссылались на источники и мифы, бывшие до них). Непрямой, а окольный, да еще и приукрашенный особыми нюансами и деталями общий слепок важной части действительности становится сконцентрировавшей в себе определенное содержание матрицей, отражающей в себе почти весь смысл мироздания как такового, данного не только древним грекам, но и перешедшему в эпистемологические структуры сознания современного человека. И большое заблуждение думать иначе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука