Читаем Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня полностью

Говоря и думая о таких художниках, как Достоевский, Толстой, Шолохов, выходишь на основные линии развития национального, прежде всего, искусства. Но не только – фигуры, подобные им, влияют на суть культуры, изменяют самые параметры (или же существенно их корректируют) воссоздания реальности, то есть мимесиса. Такие фигуры особенно сильно наследуют национальной, в первую очередь, традиции. Причем, в полной мере обозначить данное обстоятельство, как традиция, нельзя, это гораздо сильнее и глубже, чем передача тех или иных стилевых приемов, принципов изображения человеческого характера, определенной эстетики и т. п. Вопрос заключается в том, что мы сталкиваемся с гораздо более определенными феноменами (в философском смысле этого слова), ставящими перед нами вопросы о происхождении человеческого сознания, о его отражающих реальность возможностях, о всей сфере идеального, какая, собственно, и делает человека человеком.

Здесь же оговоримся, что мы имеем виду то самое классическое понимание человека как существа, созданного по «образу и подобию божьему», с определенной гендерной проявленностью. Оно вовсе не противоречит имеющейся научной картине мира, в которой человеческое существо проходило определенную эволюцию, совмещая себя со всем живым в природе. Вкратце заметим, что разделение человеческого рода на мужское и женское начало, как и всего живого мира в среде млекопитающих, легло в основу по существу чуть ли не главного сюжета мирового искусства – воссоздания любовного чувства, страсти, тяги одного существа к другому, то есть миф любви и смерти является одним из самых базовых в мировом искусстве. Так что сегодняшние поползновения либеральных идеологов разделить людей на 30 с лишним половых различий убивают искусство и все, что с ним связанно, на корню, от него почти ничего не остается.

Разрыв между материальным существованием человека и идеальными проекциями его сознания являются одним из главных в формировании всей той сферы, какую мы обозначаем как собственно человеческую. Человек (в том высоком смысле, какой мы вкладываем в этот понятие-концепт) проявляется тогда, когда он выходит за пределы своего рефлекторного, строго физического бытия – сон, еда, естественные отправления, рождение и разложение тела на химические элементы – все это не делает человека человеком, какую при этом особую форму данным процессам ни придавай (к чему, к примеру, стремились древние египтяне, мумифицируя фараонов и жрецов и тем самым продлевая, как им казалось, существование высших родов людей в ином состоянии).

Человек появляется тогда, когда он отрывается от своей материальности, физичности, когда саму эту физичность он начинает одухотворять и делать осмысленной и содержательно наполненной. Это самый тонкий момент в наших рассуждениях, поскольку слово «одухотворять» является достаточно затертым и во многом потеряло свою определенность. По существу мы говорим о сложном процессе отражения действительности (причем и слово «отражение» не в полной мере является адекватным для передачи всей сложности психических и когнитивных процессов, какие происходят в сознании человека). Процесс мышления, психических состояний можно описать при помощи физиологических представлений о прохождении электрических импульсов по нейронным сетям в головном мозгу человека, но это вовсе не отвечает на вопрос о сути данного феномена.

Во-первых, так остается неясным, почему сами эти импульсы движутся именно таким образом, что они усложняют картину воспринимаемой реальности помимо действия инстинктов и рефлексов, а во-вторых, не совсем понятно, почему данные «слепки» реальности имеют аналогию и соответствие тому, что может быть названо объективной стороной жизни. И, в-третьих, возникает вопрос о «базовости», правильности отраженной картины мира: что, в конце концов, является критерием данной объективности и каковы механизмы ее верификации? Мы помним, в общем-то, абракадабру марксизма, который утверждал, что практика является критерием оценки мыслительной деятельности человека (точкой нахождения «истины» – говорили классики). Но многие идеальные представления никак не могут быть проверены при помощи той или иной практической деятельности, так как невозможно и вообразить себе, как, к примеру, теория «большого взрыва» может получить свою материальную верификацию. Она подтверждается только другими идеальными утверждениями. Таким образом и живет сегодня мир большой и сложной науки. Он, разумеется, допускает разнообразные выходы к практическим результатам и определяет тем самым развитие новых технологий, но впрямую у нас нет доказательств, что все, что мы придумываем и создаем, связано с правильностью наших идеальных построений. В этом один из парадоксов и одна из тайн современного естественнонаучного знания.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука