Читаем Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня полностью

Как правило, идеальное – это ненужное в потребностях человека прямоходящего, кроманьонца. Безусловно, неожиданным и ускоряющим весь этот процесс, является вторжение языка, даже на первоначальной стадии его примитивного оформления. Через звук, междометие, крик, передается дополнительная информация, расширяющая возможности человека. Но между этими феноменами – неосознанным во многом испусканием звуков первобытным человеком и развитой эпистемологической системой древнегреческого языка – даже не пропасть, а бездна. Процесс шел исключительно быстро – понятия длины, тяжести, объема, силы носят столь отвлеченный характер, что непонятен механизм, по какому происходит увязывание таких абстракций и первоначального, сплошь практического, материального опыта человека. Скажем по-другому, ему незачем, этому первобытному человеку, прилаживать к своей жизни данные вышеперечисленные понятия, не говоря уже о таких представлениях, как бесконечность, космос, божество, смерть и т. д.

Даже на этапах раннего развития культуры (а кстати, что это такое в своем прямом понимании?), она не воспринимается как нечто отвлеченное, как «высокое» понятие, а как хорошо сделанное изделие – тэхне. 40 000 скульптур было в Афинах во время расцвета полиса, почти столько же, сколько было свободных граждан. Ваятель – это тоже, что и горшечник. Аристотель в своем трактате «О душе» все чувства человека объясняет строением человеческого тела – «горделивый» имеет расстояние от шеи до пупка больше, чем от пупка до чресел. И дальше подобным образом изъясняется душа человека у великого Стагирита, все можно измерить, объяснить физически. Это не изжитый еще антропоморфизм, но впоследствии он умудрился стать посредством именно что древнегреческой мифологии философией объяснения всего в действительности, и нам с этим приходится мириться.

Собственно, никаких специальных предпосылок к этому не было, но человек единым усилием упорядочил весь видимый и невидимый мир. И в этом мире значительное место заняла мифология, пережившая в дальнейшем трансформацию в различные виды и формы искусства. Хотя и здесь возникают «наивные» вопросы. Ведь, прямой перевод слова мимесис значит подражание действительности, и не только в слове, но прежде всего через него. Суметь воспроизвести реальность близко к оригиналу и было целью того, что было названо искусством в Древней Греции. (Правда, название сочинения Аристотеля «Поэтика» было придумано в средние века первыми истолкователями и переводчиками ее на латынь, и мы не знаем, как она называлась на самом деле, а поиски утраченной 3 части, в которой, по мнению ряда исследователей, был дан ответ на главные тайны искусства, продолжаются до сих пор. Мы помним, что именно этот сюжет стал предметом одного из романов Умберто Эко).

И когда мы продолжаем мучиться аристотелевским определением катарсиса, что это есть «переживание трагического конфликта, сопровождающееся состраданием и ужасом», мы забываем, что под состраданием он, да и все древние греки, понимали со-положение, сочетание себя, конкретного человека, с мифическим героем, не желая подобной судьбы, боясь ее. С ними, древними греками, неизбежно происходил катарсис, когда они наблюдали за перипетиями судьбы царя Эдипа, из чего, впоследствии при посредстве культуры модернизма, получилась целая психоаналитическая психология, о чем не мог предположить и гениальный Аристотель, не говоря уже об Эсхиле.

Древние греки больше думали о пользе, о гражданственности, как ни странно может показаться сейчас, искусства, чем об отвлеченных свойствах красоты или гармонии. Искусство для них – это ремесло. Представления о гармонии, пропорциях, образности появляются позднее, в основном этим занимаются эстетики и философы эпохи эллинизма, когда древнегреческая цивилизация уходит на второй план в региональном и геополитическом смыслах. Наконец, настоящие критерии красоты и гармонии появляются после создания больших объясняющих систем (религий), и особенно здесь потрудилось христианство, причем не только в положительном отношении. (Мы имеем в виду разрушительное воздействие христианской доктрины по отношению ко всему «языческому» искусству, включая древнегреческое, что привело к сознательному уничтожению многочисленных памятников и письменных источников античной эпохи в «темные» средние века, вплоть до наступления Ренессанса).

Перейти на страницу:

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука