Читаем Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня полностью

При этом вовсе не надо обращаться к каким-то дополнительным источникам информации – письмам, публицистике, воспоминаниям современников, все ключи и коды к Шолохову представлены в самих его текстах. Необходимо просто взглянуть на них по-новому, открывая иные пути и способы объяснения и оценки его произведений, которые, как мы отмечали ранее в своих работах, и являются адекватным, безусловным и наиболее полным воплощением его состоявшейся человеческой и писательской жизни.

И еще один момент. Шолохов, его художественное мировоззрение невозможно понять без идеи пути, какая вообще свойственна русской культуре и какая во многих случаях выправляет и корректирует частные случаи творческих миров разных писателей, какие становятся больше или меньше их природного таланта только лишь по одной причине – попаданию (непопаданию) в резонанс с основными идеями русской культуры и русской ментальности. Направление движения, идеал, к какому необходимо стремится, сама идея превышения человеческих и художественных возможностей является крайне важной только по той причине, что за твоей спиной существует культура и целый народ, какие живут во имя достижения неких высоких целей и идеалов, пусть даже они не видны сразу и всеми. Без идеи пути многие представления о наших главных гениях были бы неполными, – да что там: мы бы так и не знали во многом, куда нам идти и к чему стремиться. Это идея торжества самой жизни, бессмертности народного целого, неповторимости любой человеческой личности, уникальности любви, богатства природного мира, данных человеку как некий Божий дар.

Эта путеводная звезда так и глядит на нас из всех текстов Шолохова. Никакая кровь и никакая трагичность не затмевает ее для нас. В нее верил и сам Шолохов, писатель и человек, современник Данте, Шекспира и Гёте.

* * *

Поразительно, что рядом с таким пониманием Шолохова находится большая концепция Бахтина, которая в своей феноменологической сути применима не только к именам Достоевского и Рабле, но и к Шолохову.

Бахтин мыслил под «бытием» ту самую конкретную действительность, какая фиксируется и получает свою оценку через создаваемое художественное произведение (текст), в каком происходит «укоренение» жизни. Основным способом ее постижения является интуиция художника, тесно связанная с его личностью в самом широком плане – от особенностей миросозерцания до бытовых привычек, какие фиксируют реальное, а не вымышленное отношения автора к реальности.

Это, по словам Бахтина, «любовное созерцание» бытия не может быть полностью вмещено в какую-то рационализированную систему взглядов, и вообще рационализму в такой системе понимания бытия дается не очень много прав – оно, это понимание, выражается в эстетической актуализации действительности.

«Эмоционально-волевая напряженность» формы произведения искусства (позволим себе вольное переложение идей философа) отражает как его творческую индивидуальность, так и определяет ценности жизни. Так внутреннее смысловое многоголосие произведения помещает текст в пространство культуры, где соразмерность бытию выступает как главный критерий.

Данная соразмерность не связана с каким-либо определившимся взглядом и утвердившейся точкой зрения – в подобном случае, напротив, текст будет изначально безжизнен и иметь характер плоского отражения, – но в первую очередь с определением целого ряда точек зрения («голосов»), с их сложной полифонией, с многомерностью и многополярностью воссозданного бытия. Между ними естественным образом возникает диалог («полилог»), который утверждает правоту существования как самого автора (человека), так и созданного им текста, в котором реализовано много больше, чем содержание его отдельного частного существования.

Говоря о той сложной картине мира, какую мы обнаруживаем у Шолохова, мы не можем не акцентировать важность фигуры самого писателя, его художественного мировоззрения, взятого в самом объемном виде и понимаемого не как некая теоретическая модель, но эстетически-интуитивно ухваченная художником правда жизни, в какую помещается всякий увиденный им человек, всякое зафиксированное им событие, и воссоздается, тем самым, та основа существования человека и общества в целом, без которой нет ничего существенного в определившейся для человека (автора и его героев) безусловной наличности бытия.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука