Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня

Как можно увидеть связь между почти религиозной увлеченностью немецкой философией Гегеля и Канта, Фихте и Шопенгауэра «русскими мальчиками» в начале и середине XIX века и революционными событиями в России начала XX столетия? Они, эти мальчики, еще не были описаны Федором Михайловичем Достоевским (во времена Гегеля и Фихте), удивительного писателя и мыслителя, бывшим точно таким же странным мечтательным мальчуганом, как и его персонажи. Эти достоевские мальчики, объявившись вначале под пером Федора Михайловича, соткались из «петербургского тумана». Быстро «выпрыгнув» в реальность, они сразу попробовали применить немецкую отвлеченность в виде собственного запредельного умствования (какое, кстати, никогда не ценилось на Руси и считалось производным явлением от козней лукавого совратителя человеческих душ) в собственном отечестве, переведя все эти абстрактности и «темные места» немецкой философии в практику воспроизводства нечто идеального на своей территории. Чем это, в итоге, закончилось, мы рассуждали чуть выше. Но вот новый, и метафизический, поворот: впоследствии, очутившись в пределах «фатерлянда» во время последнего мирового побоища на родине Гегеля и Канта в составе действующих русских войск, составленных, в том числе, и из потомков тех самых неофитов, увлеченных немецким умствованием, начертать на могиле Канта своим штыком вердикт: «А все-таки мир материален» (кстати, это реальный факт, описанный в мемуарной литературе).

Последнее обстоятельство с этой эпитафией на могиле выдающегося мыслителя, убеждавшего человечество и каждого человека в отдельности, что существует «нравственный закон внутри нас» и что вопросы о божественном происхождении мира снимаются всего лишь одним взглядом человека на звездное небо, носит, без сомнения, открыто метафизический характер. Начертавший эти слова безымянный советский солдат или офицер, вероятно знакомый с философией Канта, на самом деле бросал вызов как раз «материалистическим» представлением о том, как в мире все устроено «на самом деле». Парадокс ситуации заключается в том, что автор эпитафии подчеркивал иное начало, сугубо реалистическое – силу оружия, превосходство в военной стратегии, но в Кенигсберг и впоследствии в Берлин и другие города Европы его самого и его товарищей по оружию привела как раз сила идеалов и высота духа.

На самом деле все так и устроено, что импульсы мирового движения, с одной стороны, фокусируются, начинают самовыражаться в пределах одной культуры (немецкая тут наиболее подходит по разным обстоятельствам, какие не время рассматривать в рамках нашего подхода), по получают подчас свою бытийную и метафизическую завершенность усилиями других народов и их культур.

Такого рода «завершение» мировых вопросов, поднятых или открытых в иных культурах, приходилось «закольцовывать» и русскому народу, что представляется, конечно, громадным нонсенсом для тех же самых «развитых» и ухищренных в своей рефлексии по отношению к миру западных этносов. Им остается наблюдать, как русские «снимают сливки» с того метафизического варева истории, какое они готовили на протяжении многих веков. Но так получается, что именно русские допущены к этому процессу завершения процессов получения «последних» ответов на последние же вопросы в экзистенциальном и мировом смыслах.

Говоря по-другому, формулирование заповедных вопросов, важных для развития человека и всего человечества происходит, как правило, в пределах западного типа цивилизации, но вот «развязывать» их, определять необходимую историческую форму – это право отдается другим народам. И Россия занимает в этом отношении не последнее место.

И чем дальше, тем актуальнее для мира становится историческая практика России. Посмотрим, к примеру, на небольшой по времени, но существенный опыт Европейского союза, какой, в общем-то, потихоньку стал собираться, объединять различные страны континента именно что по образцу Советского Союза. Назовем только некоторые заимствования и принципы соединения государств в единый наднациональный конгломерат, какой был характерен для СССР.

Это создание, прежде всего, наднационального союза государств с едиными границами по периметру и отсутствию таковых внутри, появление общих структур управления экономикой и внешней политикой, куда в ЕС в последнее время все активнее входит и военный элемент, это принятие статуса как бы единого гражданства для членов ЕС, высокий уровень планирования принципиальных проектов в области экономики, разработка стандартов разного рода – от производимой продукции до строительства и образования, распределение квот на производимую сельхозпродукцию, а также функциональное распределение товаров по странам в соответствии с данными квотами. И так далее и тому подобное. К тому же все это сопровождается введением единой валюты, созданием центрального банка ЕС, управляющего эмиссией и распределяющим общие бюджетные средства союза между странами-участниками в соответствии с планом развития этого образования.