Страсти по России. Смыслы русской истории и культуры сегодня

Но тут произошло очередное историческое чудо. По очевидной логике Россия должна была распасться, независимо от результатов первой мировой войны и от того, какая политическая сила пришла к власти сразу после этого. Реальная сила накопленных противоречий, о которых мы писали выше и которые бросались в глаза и русским писателям-классикам, а не только философам и социологам, общемировые процессы, проходившие в то время, по эрозии и разрушению мировых империй были в полной мере применимы и к российской ситуации. Дезинтегрированное управление, отсутствие реальных площадок противодействия наступившему хаосу, недостаток продовольствия как в столицах и крупных городах, так и в деревнях (хотя в меньшей степени), должны были неминуемо привести Россию к тотальной диссоциации.

Вся эта конфликтность вышла на поверхность в формах гражданской войны. Причем в процессе ее разворачивания мы обнаруживаем какие-то странные комбинации участников и не менее странную мотивировку сторон в этом столкновении. С одной стороны, немалое количество «старых» военспецов, в том числе из дворян, перешли на сторону большевиков и занимали серьезные позиции в Красной армии, с другой, «белое» движение непонятным образом не стало опираться на явно выросшее недовольство крестьян политикой военного коммунизма новой власти и проведением продразверстки самым кровавым образом. Но «беляки» не смогли оторваться от своих прежних предрассудков и совершенно не доверились своему народу, часть которого очевидным образом могла бы их поддержать. Сам растянутый во времени процесс борьбы «красных» и «белых» говорит именно об этом – и у одних и у других был очевидный кредит доверия у крестьянской глубинки. Однако большая ее часть пошла за большевиками, считая их идеи более прилаженными к их мечтаниям, требованиям, связанным с землей, собственностью, правом хозяйствования, независимо ни от кого.

У Шолохова в «Тихом Доне» эта тема отчетливо звучит как формула народного сознания, в которой не принимаются в союзники ни белые, ни красные, а мечтается о «власти советов без коммунистов». До сих пор является актуальным вопрос – что же способствовало сохранению советской России в прежних имперских пределах? Большевистская власть была слаба, ее действия вызывали подчас стихийное сопротивление на местах, в самой партии были противоречия между сторонниками мировой революции, в рамках которой Россия выступала всего лишь как ее запал, а дальше необходимо было выстраивать политику в связи с революционным движением в Европе (и революция в Германии в ноябре 1917 года дала Ленину иллюзию, что все пойдет именно по этому сценарию) и теми, кто понимал необходимость концентрации власти и управления данной страной сейчас и сегодня.

Перед большевиками и Лениным встал вопрос, всегда главный для России – вопрос о власти, поэтому-то все другие процессы, происходившие в советской России в то время, необходимо рассматривать именно под этим углом зрения. Вся остальная идеология практически «подгонялась» под потребности практического управления страной. При этом, разумеется, основные, базисные марксистские принципы обобществления производства, создания нового человека и создания нового же, свободного от эксплуатации человека человеком общества, были приняты в качестве основных. Но ситуативно, особенно на первых порах, решались вопросы выживания государства, которое в первые моменты вхождения во власть коммунисты предполагали отменить, как механизм капиталистической эксплуатации социально угнетенных слоев общества, пролетариата и крестьянства.

Здесь не место рассуждать о сложной, хитроумной борьбе разных теоретических направлений в среде большевиков, но подспудно им необходимо было решать вопрос об оставлении России (СССР) в мировой истории. В силу того, что основной путь через мировую революцию оказался перерезанным, то приходилось опять опираться на собственные силы, как это чаще всего и было в русском государстве, когда оно подбиралось к очередному своему переломному моменту.

Большевики почувствовали то, чего не хватило великолепной русской интеллигенции, которая по своим возможностям могла составить интеллектуальную славу всей Европы, да и всего мира, – они почувствовали основную внутреннюю силу, какая всегда была в русском этносе – тягу к целостности своего существования, к своему высшему единству. В Древней Руси это воспринималось прежде всего через религиозный аспект истинного православного верования, а позже, начиная с петровских реформ, Россия закрепила за собой восточную часть европейского континента и претендовала через Польшу, Финляндию на часть центральной и северной Европы. Это был «колосс на глиняных ногах», как казалось основным критикам России в Европе, но он угрожающе нависал над Европой, да так, что в определенные периоды времени управлял континентом, не особенно его и спрашивая.