Страсти по Веласкесу

Я не заставила повторять приглашение дважды. Оказавшись за шторой, поняла, что комната служит спальней, но разглядеть ничего не успела. С первой же секунды все мое внимание сосредоточилось на сидящей в глубоком кресле женщине. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что она очень и очень стара. Худенькое личико ее было сплошь покрыто морщинами, но выглядела наследница барона Мансдорфа очень достойно. Реденькие волосы были аккуратно подстрижены, а темное платье, украшенное старомодным кружевным воротником, делало ее нарядной.

Женщина сидела абсолютно неподвижно и могла бы показаться неживой, если бы не мерцающие агатовым блеском глаза.

– Вы ко мне? Я вас не знаю, – прошелестела она.

– Мы не знакомы, – кивнула я и выразительно посмотрела на топчущуюся у двери дворничиху.

Она жадно прислушивалась к разговору и, судя по упрямому выражению на лице, уходить не собиралась. Хозяйка перехватила мой взгляд, слабо шевельнула сухонькой кистью и попросила:

– Роза, оставь нас.

Дворничиха набычилась и хотела возразить, но в последний момент передумала и с неохотой подчинилась. Как только хлопнула входная дверь, Софья Августовна спросила:

– Так что у вас за дело ко мне?

В ее голосе мне послышалась некоторая напряженность, и, не желая попусту волновать ее, я поспешно пустилась в объяснения:

– Меня зовут Анна. Недавно я заезжала в Павловку по делам и от местных жителей узнала, что вы живете в Москве. Решила, что вам будет интересно узнать, как обстоят дела в вашем бывшем имении.

Конечно, мое объяснение было притянуто за уши, и любой, даже не самый подозрительный, человек засыпал бы меня вопросами, но не Софья Августовна. С аристократическим тактом она приняла его и мечтательно протянула:

– Павловка… когда-то я очень ее любила…

Синеватые старческие губы растянулись в улыбке, а лицо приобрело отстраненное выражение, будто она в своих мыслях вдруг улетела далеко-далеко в прошлое, куда посторонним ход был заказан. Я стояла посреди комнаты и смотрела на нее, боясь пошевелиться. А Софья Августовна вдруг тихонько засмеялась и сказала:

– Знаете, ведь мы с мамой ездили туда! Несмотря на запрещение. А в шестьдесят первом я навестила Павловку одна. Правда, долго мне там побыть не удалось. Уже через час местный милиционер каким-то образом узнал о моем появлении и явился с требованием немедленно покинуть вверенную ему территорию.

– Почему?!

Она насмешливо улыбнулась:

– Наверное, опасался, что я подниму бунт в отдельно взятой деревне.

Софья Августовна качнула головой, прогоняя неприятные воспоминания, и поинтересовалась:

– А дом… он еще стоит?

Я замялась, подыскивая слова, но она выручила меня и сама ответила на свой вопрос:

– Одни стены, наверное, остались. Или и стен уже тоже нет?

– Стены остались.

Она вздохнула:

– Неудивительно. Раньше ведь строили на совесть. А парк цел? Не вырубили?

– Зарос сильно.

Софья Августовна грустно кивнула, а я, стараясь отвлечь ее от печальных мыслей, оживленно затараторила:

– В деревне вашу семью до сих пор помнят. И все, как один, добрым словом отзываются. Говорят, много хорошего делали. Особенно тепло вспоминают вашу матушку.

Софья Августовна улыбнулась:

– В моих детских воспоминаниях мать тоже осталась молодой, красивой и очень доброй. Это и не удивительно, ребенку его мать всегда кажется самой красивой и доброй. Но чтоб бывшие дворовые… Вы меня, признаться, удивили. Но все равно спасибо.

Она помолчала немного и произнесла:

– Но вы, как я понимаю, не затем ко мне пришли, чтобы о бывшей усадьбе рассказывать. У вас ведь ко мне дело?

– Я пишу книгу о картине Веласкеса «Христос в терновом венце». Пытаюсь проследить судьбу этой картины после того, как ее привезли из Италии в Россию. Потому и ездила в Павловку. Хотела своими глазами увидеть это место. Ведь до восемнадцатого года ею владела ваша семья?

Взгляд Софьи Августовны затуманился.

– Мать. Мой отец подарил ее ей. Он очень дорожил картиной, и это было выражением его чувства к ней и ко мне.

– А к вашему отцу она как попала?

Софья Августовна недоуменно взглянула на меня и с гордостью сказала:

– Она всегда принадлежала ему.

Глава 14

Опасаясь нечаянной встречи с Еленой, в Зубовку я отправилась во второй половине дня. К поискам картины эта поездка отношения не имела, и, если бы дело не касалось Герасима, я бы, конечно, и пальцем не шевельнула, чтобы разобраться во всей этой нехорошей истории. Ни Елена, ни Лиза сами по себе меня ничуть не интересовали, но, к сожалению, здесь был замешан мой друг. И хотя очень многое мне было непонятно, сомнений в том, что приятель каким-то образом причастен к случившейся у Фризенов трагедии, у меня не оставалось. Конечно, пока что он лежал в больнице и считался потерпевшим, однако я испытывала сильные опасения, как бы в один момент он вдруг из жертвы не превратился в главного подозреваемого. Как ни крути, но неспроста же его прутом в живот пырнули.