— Но Николай хотя бы любил ее? Или это был банальный брак по расчету?
— Не знаю, но в день венчания он подарил ей «Христа в терновом венце».
— И что было дальше?
— После женитьбы князь привез супругу в Озерки и попытался стать настоящим помещиком. К сожалению, ни умения, ни склонности к занятию сельским хозяйством у Николая, как и у его батюшки, не было, и скоро игра в барина ему наскучила. Куда больше князя привлекали охота, визиты к соседям, танцы на балах и игра в карты. Жена же его, как на грех, оказалась домоседкой, выезжала неохотно, и скоро молодой муж стал тяготиться домом и все чаще исчезать по вечерам.
— Изменял?
— Может, и не изменял — этого мы уже не узнаем, — но за картами просиживал допоздна. Домой мог вернуться под утро, веселый, пахнущий табаком и вином… а его встречала не сомкнувшая за ночь глаз заплаканная жена. Следовали сцены ревности, упреки, мольбы. Он падал на колени, целовал ей руки, просил прощения. Супруги мирились, а на следующий вечер он снова исчезал.
— И чем все закончилось?
— Тем, что и должно было — промотал князь ее состояние.
— Если дела Батуриных были расстроены, то пропажа дорогой картины должна была стать для них тяжелым ударом, — заметила я. — Честно говоря, я не представляю, как такое вообще могло случиться. Это ведь не проходной двор был, а частное владение. Там же имелись надежные запоры, слуги, охрана.
— Значит, могло, раз она пропала.
— Но как?!
— Если верить документам, то еще накануне вечером картина висела на привычном месте в гостиной, а утром ее уже там не оказалось. Исчезновение полотна заметили, доложили хозяйке, та сильно разгневалась и тут же отправила нарочного в город за полицией. В ожидании прибытия представителя власти собрала слуг и сама учинила им допрос с пристрастием.
— Удалось что-нибудь выяснить?
— Нет. Если слуги и знали что, то сказать не успели. Вернулся с утренней верховой прогулки Николай и приказал прекратить допрос.
— Но почему?
Губы Бардина искривились в усмешке:
— Неизвестно. Просто приказал, и все. Князья в те времена, знаете ли, в собственных владениях были полноправными хозяевами и отчета в своих действиях никому не давали.
— Даже супруге?
— В данном случае даже ей. Судя по записям в ее дневнике, княгиня не однажды пыталась поговорить с мужем на эту тему, но он всякий раз просто поворачивался и уходил. Она так ничего от него и не добилась.
— Но ведь картина дорого стоила… Неужели ему не было жаль ее потерять? Какая странная история.
— Ну, это как посмотреть. Случались и постраннее. А что касается стоимости… то не деньги здесь главное. Если бы потеря исчислялась только в золотых червонцах, вокруг этой истории не бушевало бы столько страстей. Дело было в другом. Как я уже упоминал, картина являлась своего рода семейным талисманом Батуриных, переходила от одного старшего сына к другому, а те в свою очередь дарили ее своим женам. Исчезновение картины было расценено княгиней как дурной знак.
— Суеверие, — неуверенно сказала я.
— Суеверие. Только после этого счастье окончательно отвернулось от Батуриных. Князь Николай погиб в застенках ЧК. Их старший сын Глеб был расстрелян вместе с другими юнкерами. Княгиня покончила жизнь самоубийством.
— А остальные дети?
— Что? — в глазах Батурина читалось недоумение.
— Ну вы же сказали, что Глеб был старшим. Значит, имелись и младшие?
— Ах да, конечно! Были, кажется, еще дочь и маленький сын. С уверенностью сказать не могу.
— И как сложилась их судьба?
— Понятия не имею.
Несколько минут я молчала, находясь под впечатлением услышанного. Сказать честно, я размышляла не над судьбой давно канувшего в небытие князя с его семейными проблемами, а над тем, что же мне делать дальше. Бардин тоже молчал.
Смущенно кашлянув, я произнесла:
— Виктор Петрович, я очень благодарна вам за этот рассказ.
— Рад, что смог быть вам полезен, — усмехнулся Бардин.
Говорить больше было не о чем, и я собралась уходить. Но перед тем как покинуть квартиру, задала последний вопрос:
— Вы знаете такие подробности обо всех картинах Веласкеса или только об этой?
Бардин, немного помолчав, все же ответил:
— Только об этой. У меня к ней особый интерес.
Домой я вернулась в отличном расположении духа. Теперь я точно была уверена, что Бардин в истории с картиной человек далеко не случайный. В основе его пристального интереса к «Христу» лежат мотивы отнюдь не научные, а раз так, он должен знать о картине нечто очень важное.