Страсти революции. Эмоциональная стихия 1917 года

Так называлась книга итальянского писателя (то ли фашиста, то ли анархиста) Курцио Малапарте, вышедшая впервые в 1931 году на французском языке. В ней этот, по словам Антонио Грамши, «безмерно тщеславный сноб-хамелеон», опираясь на опыт Троцкого – «тактику государственного переворота в октябре 1917 года», – взялся поучать, как безошибочно «делать революцию». Для Троцкого, уверял Малапарте, революция – это лишь «проблема технического порядка». Троцкий с ним тогда не согласился, однако в известных кругах и в наше время существует убеждение, что революции делаются «по заказу».

События октября 1917 года показывают, что большевистский переворот собственно и не был переворотом: скорее на волне взвинченных людских эмоций сделалась возможной, почти безболезненной смена политических декораций. Другое дело, что случившееся нельзя было назвать чем-то другим, нежели революция, переворот или захват власти.

Ничто в истории Великой российской революции не подвергалось такому упрощенчеству, как приход большевиков к власти. А обыденное сознание и ныне испытывает доверие к конспирологическим домыслам.

Принято считать, что Ленин торопился с вооруженным восстанием. Керенский позднее уверял, что Ленин опасался перспективы заключения «империалистического мира», который сделал бы недейственными антивоенные лозунги большевиков. Но события развивались по иной логике: вновь, как в Феврале, ускорился процесс распада старой власти, потерявшей и без того слабые рычаги управления страной. В этих условиях возможности большевизма словно взбухали на волне слухов об их силе и безнадежности положения Временного правительства. Со своей стороны, сатирические журналы и желтая пресса, неустанно поносившие и высмеивавшие «шпиона»-Ленина, связывали возможности большевиков с грядущим разгулом анархии. Так, исподволь, обывателя готовили к неизбежному. Чиновник министерства финансов отмечал в дневнике даты назначаемого в газетах грядущего выступления большевиков: 17 сентября, 15, 19, 20, 23 октября.

Газеты Петрограда и Москвы, с отчаянием приговоренных, обсуждали один и тот же вопрос: «Что день грядущий нам готовит?» Вновь заговорили об автомобилях с красногвардейцами и плакатами «Смерть Керенскому». Все это напоминало хронику заранее объявленной революции, воспринимаемой, однако, как анархия. 22 октября один из армейских комиссаров доносил А. Ф. Керенскому, что большевики «вызывают к жизни стихийные силы, остановить которые никому не под силу». Готовых защищать правительство становилось все меньше. 24 октября представители трех находившихся в Петрограде казачьих полков заявили, что защищать Керенского не намерены: он объявил Корнилова изменником, а недавно запретил казачий крестный ход в Петрограде. Возможно, казаки хитрили: они знали, что без поддержки пехоты окажутся бессильны. Утром следующего дня в Петрограде офицеры также заявляли о готовности скорее арестовать Керенского, нежели защищать его.

Саморазвал власти ускорился. Теперь ее представители вызывали моральное отторжение в армейских верхах. «Все правительство, все Керенские, Терещенки, Некрасовы, Верховские, Никитины, кроме разврата, сумбура, попустительства предателям и истерики, ничего не дали России», – записывал 25 октября в дневнике генерал А. М. Сиверс, еще не зная о судьбе правительства.

Исход событий казался предрешенным, но в правительственных верхах сохранялись иллюзии: 22 октября 1917 года М. И. Терещенко – этот «здоровый молодой человек» – вел себя как «неисправимый оптимист». 25 октября 1917 года английское посольство получило информацию о предстоящем перевороте. К завтраку с Бьюкененом были приглашены Терещенко и еще два представителя правительства. Однако когда посол изложил имевшиеся у него сведения, Терещенко поспешил разуверить его: правительство – «хозяин положения». Казалось, для этого были основания: в столице находились 5346 офицеров. Однако они были деморализованы и дезорганизованы, им приходилось в первую очередь думать о перспективах выживания. Существовало также множество патриотических организаций, которые пытался контролировать так называемый Республиканский центр. Но его деятельность была парализована. В общем, судьба революции решалась за счет «сомневающиеся», число которых в критических ситуациях всегда преобладает.

Тем временем сторонников Ленина по-своему подгоняли всевозможные слухи. 15 октября на заседании Петербургского комитета большевиков прозвучало тревожное заявление: «Если мы вооруженное восстание не сделаем сейчас, то революция над нами поставит крест». Стимулировали большевиков и страхи контрреволюции: их сторонники в Харькове были уверены, что Временное правительство разгонит съезд Советов. Не только решимость, но и боязнь опоздать подталкивали большевиков к выступлению.