Страсти (Роксолана, Книга 2)

Сулейману написала: "Аллах покарал нас за то, что мы не любили Джихангира. Рос забытый нами, чуть ли не презренный, а когда умер, то оказалось, что он был самым дорогим".

Султан знал, что утешить Хуррем не сможет ничем, но упорно допытывался, что бы мог для нее сделать. Шел дальше и дальше в землю шаха Тахмаспа, оставлял после себя руины и смерть. В письмах об этом не писал. Если и вспоминал взятые города и местности, то получалось каждый раз так, что пришел туда лишь для того, чтобы поклониться памяти того или иного великого поэта, которыми так славны земли кызылбашей. Называть это кощунством никто не мог, даже Роксолана делала вид, что верит султану, тем более что время и расстояние помогали ей скрывать истинные чувства.

А султан, опустошив Армению, которую перед тем три года вытаптывали войска шаха Тахмаспа, перешел через горы, направляясь в долину Куры, где среди широкой равнины стоял тысячелетний город Гянджа. То, что осталось за горными хребтами, Сулеймана не интересовало. Не слышал стонов, не видел слез, дым пожаров не проникал в его роскошный шелковый шатер. Его старые глаза не вчитывались в горькие строки армянских иштакаранов*, в которых писалось: "Этим летом написана святая книга, в горькое и тяжелое время, ибо в горечь и печаль повержен многострадальный армянский народ. Каждый год новые и новые беды обрушиваются на армянский народ: голод, меч, пленение, смерть, землетрясение".

_______________

* И ш т а к а р а н - летопись (арм.).

Сулейман стоял перед Гянджей, смотрел на ее высокие красноватые стены, на неприступные башни, на гигантские чинары, поднимавшиеся над стенами, башнями и домами города, будто зеленые поднебесные шатры, и весьма был удивлен, что этот город до сих пор цел, что не стал он добычей ни шахского войска, ни его собственной силы.

Безбрежные виноградники вокруг Гянджи были вытоптаны османским войском в один день, вековые ореховые деревья вырублены для костров, на которых готовился плов янычарам, речка Гянджа-чай была запружена, чтобы оставить осажденный город без воды. Сулейман послал глашатаев к стенам Гянджи с требованием впустить его в город без сопротивления, ибо он пришел, чтобы поклониться памяти великого Низами, который прожил всю жизнь в Гяндже и там был похоронен.

Гянджинцы не открыли ворот султану. Не верили ему, знали о его злодейском поклонении их гению, ибо кто же приходит к Низами с тысячными ордами, которые вытаптывают все живое вокруг? Не пытались откупиться шелками, которыми славились их ремесленники, как делали это когда-то при монголах, ибо все равно не смогли спасти свой прекрасный город.

Султан созвал диван, и на диване ему рассказали о том, как Гянджа защищалась когда-то от Тимура. Воины вышли из города и стали перед его стенами. Бились, пока за ними не упали стены. Тогда они перешли к своим домам, спрятали в них женщин, детей, стариков и все подожгли. Сами же пали мертвыми у родных порогов, никого не отдав в руки врага. Тогда над уничтоженной Гянджей возвышался только мавзолей Низами да виднелась на далеком горизонте выщербленная гора Алхарак, вершина которой когда-то откололась во время землетрясения и, загородив ущелье, дала начало жемчужине этих мест - озеру Гёйгёль. С тех пор гянджинцы не перестают повторять: "Даже мертвым нам принадлежит Низами безраздельно".

Когда Сулейману рассказали эту легенду, он произнес строки из Низами:

Кто стоять дерзнет перед лицом твоим?

Да ослепнет тот под лучом твоим!*

_______________

* Перевод В. Державина.

И мрачно махнул рукой над равниной, на которой лежала прекрасная Гянджа с ее мечетями, медресе, рынками, прославленными рядами ремесленников, буйными чинарами, подобных которым, наверное, не было нигде в мире, с ореховыми и гранатовыми садами, тихими улочками и журчанием прозрачной воды. И город за три дня был сметен с лица земли, сожжен, разрушен, растоптан султанскими слонами.

Теперь над развалинами возвышался лишь куполообразный мавзолей Низами, словно перст судьбы, который упрямо указывает на небо, но никогда не отрывается от земли, из которой вырос.

Султан поехал к мавзолею. Там уже был разбит для него походный шелковый шатер, земля устлана коврами, возле которых, не смея ступать туда, собрались вельможи, имамы, улемы, поэты, мудрецы.

- Пусть звучат здесь только стихи великого Низами, - сказал Сулейман. - И пусть отныне всегда будет так. Тут ничто не может существовать, кроме величия Низами.

Для султана и гостей были разыграны "Сказание славянской княжны" из "Семи красавиц" Низами, и довольный Сулейман щедро одарил чтецов и пожелал провести ночь возле мавзолея. И в ту ночь написал Хуррем обо всем, приведя в письме строки из Низами о славянской княжне:

Ведь она в любой науке сведуща была,

Чудеса умом крылатым совершать могла,

Тайну всех светил небесных, мудрая, прочла,

И на тайну тайн арканом мысль ее легла*.

_______________

* Перевод В. Державина.

"Разве же это не о моей бесценной Хуррем сказано у великого Низами!" - восклицал султан.