Страсти в нашем разуме

В силу своего умения приспосабливаться к целому ряду важных ограничений относительно простым образом модель обязательства заслуживает хотя бы дополнительного рассмотрения. Я попытался столкнуть ее с максимально разнообразным числом фактов, некоторые из этих фактов были оригинальными, но большинство — позаимствовано из работ других ученых. Результаты данного эксперимента, хотя и ни в коем случае не являются окончательными, укрепили мою веру в эту модель. В последующих главах мы будем рассматривать эти свидетельства.

VII. ПРЕДСКАЗАНИЕ СОТРУДНИЧЕСТВА

Теперь главные элементы, при помощи которых модель обязательства объясняет стратегическую роль эмоций, все на месте. В ее основе лежит проблема обязательства, как она представлена в различных формах дилеммы заключенного и в других распространенных стратегических интеракциях (таких как обман, сдерживание, торг и проблема брака, обсуждавшихся в главе III). Эти проблемы имеют широкое распространение, и тем, кто их решает, становятся доступны крупные материальные выигрыши. Решения требуют взятия обязательства вести себя не в соответствии со своим эгоистическим интересом, а эмоции — один из способов выполнения этих обязательств. Но самих по себе их недостаточно. Должны быть и какие-то средства, при помощи которых окружающие могут выявить наличие этих эмоций.

Мы видели два разных пути выведения таких заключений. Первый — это репутация. В соответствии с моделью эгоистического интереса репутация важна не особенно — ведь мы редко становимся свидетелями того, как на самом деле ведут себя люди в ситуациях, в которых испытывается их характер. Оппортунисты очевидным образом заинтересованы в том, чтобы казаться честными (или мстительными, или любящими), и это жестко ограничивает то, что мы можем узнать, наблюдая за их поведением. В главе IV, однако, мы видели, что такой взгляд на репутацию упускает из виду хорошо известные свойства психологического механизма вознаграждения. Оппортунист может хотеть выглядеть тем или иным образом, но вот проблема: как этого добиться. Напомним, трудность состоит в том, что материальные награды от оппортунистического поведения часто поступают сразу, тогда как издержки приходятся на будущее. С учетом тенденции механизма вознаграждения к сильному дисконтированию будущего для того, кого волнует только материальное вознаграждение, будет не по силам просто сымитировать неоппортунистическое поведение.

Второй способ выявить эмоциональные склонности — воспользоваться физическими и поведенческими ключами. Если эти сигналы были бы полностью контролируемыми, очевидно, что они не дали бы никакой полезной информации. Чтобы сигнал был надежным, его должно быть слишком затратно подделывать. Как мы видели в главе VI, таких сигналов об эмоциональной склонности, по-видимому, существует немало. Выражение лица, голос, поза и тому подобные вещи — не идеальные способы измерения возбуждения в любом случае, но они все-таки передают статистически надежную информацию. Однако остается вопрос, работают ли они в ситуациях, рассматриваемых в рамках проблемы обязательства.

НАДЕЖНОСТЬ КЛЮЧЕЙ К ЭМОЦИЯМ

Насколько надежны различные ключи к эмоциям? И насколько хорошо среднестатистический человек умеет их истолковывать? Мы знаем, что даже в самых благоприятных обстоятельствах наша способность распознавать определенные эмоции несовершенна. Даже опытный эксперт по работе с детектором лжи, в распоряжении которого имеется всевозможная информация, каковой лишены мы, часто допускает ошибки[101].

В двух недавних статьях исследуются результаты 16 опубликованных работ, которые оценивали, насколько успешно непрофессиональные наблюдатели справляются с выявлением обмана[102]. В 14 из 16 исследований точность была существенно выше случайной[103]. Никто из подопытных в этих экспериментах не имел доступа к специальному оборудованию. Они полагались только на собственные чувства и использовали различные сигналы того рода, что описывались в главе VI. Они «с большей вероятностью воспринимали как ложные те сообщения, передавая которые люди реже смотрели в глаза, меньше улыбались, чаще меняли позу, дольше медлили с ответом, говорили медленнее, допускали больше недочетов в речи, дольше колебались, когда заговаривали, и говорили более высоким голосом»[104]. Исследователи отмечают, что «[хотя] сигналов, которые надежно предсказывают восприятие обмана, больше, чем собственно обмана, в целом соответствие между сигналами обмана и сигналами, которые использовались воспринимающим в своих суждения, велико»[105].