Страстная неделя

Но, по-видимому, господин Жубер учитывал, каким уважением окружено в Пикардии имя Бабефа! И перед этим молодым человеком, чей отец... Так в чем же все-таки заинтересован народ? "Организация" бросила лозунг: установить связь с народом. Народ... когда Бернар произносил, пусть даже мысленно, слово "народ", десятки картин возникали перед умственным его взором: исконная пикардийская нищета, дома призрения, где изнемогающие от непосильного труда мужчины и женщины мрут как мухи. попрошайки у сельских околиц, торфяники, плывущие вниз по Сомме на своих плоскодонках... а в городах странные секты, грызущиеся друг с другом. - дети Мэтра Жака или Отца Субиза, Деворанты, Волки...

Вдруг господин Жубер заговорил, и в голосе его прозвучали задушевные, почти нежные нотки:

- А скажи-ка мне, мальчик... Софи... Должно быть, Софи настоящей красавицей стала?

Бернар затрепетал. Только сейчас, услышав произнесенное дважды любимое имя, он сообразил, что господин Жубер уже упоминал имя Софи, но сделал это так естественно, мимоходом, не говоря о ней прямо, что Бернар не вник в его слова. А старик повторил:

- Действительно Софи стала красавицей?

- Да, - ответил Бернар. - Тут, гражданин, я смело отвечу: да...

Справа от дороги на одном выгоне паслись две коровы, обе черные с белыми пятнами. А там вдали земля, вся в меловых проплешинах, казалась почти одноцветной-так незаметно переходила блеклая зелень травы в желтовато-песочные борозды.

Путники приближались к Гранвилье.

Иной раз сведения военного характера распространяются самым странным образом и с той почти стихийной, труднообъяснимой быстротой. В ночь с понедельника на вторник император, едва успев прибыть в Тюильри, решил передать 1-ю дивизию 2-го корпуса под командование Эксельманса. Казалось бы, миссия этой дивизии-преследовать королевскую гвардию-могла стать известной лишь после смотра на площади Карусель, окончившегося около половины первого. И тем не менее в тот же день в четыре часа пополудни новость достигла Бовэ, отделенного от Парижа расстоянием в семнадцать лье. И кто же принес эту весть? Принесли волонтеры Школы правоведения, когда они, падая от усталости после двухдневного перехода, начавшегося еще позавчера, явились на пост, где несли дежурство гвардейцы герцога Граммона с зелеными ленточками и солдаты дворцовой стражи. Трех-четырех волонтеров провели к графу де Рейзе, в том числе одного тощего верзилу, который болтал как сорока...

Славные ребята! Граф осведомился, как их звать, и выслушал их рассказ со снисходительным видом: он любил при случае покровительствовать юнцам. А "молодцы ребята", сообщив о выступлении Эксельманса, проявили воистину чудесную осведомленность, ибо сами егеря в этот час еще ничего не знали о своем выступлении. Люди Симоно находились не далее Шантильи, а люди полковника Фодоа не достигли еще Бомона. Трудно сказать, сообщил ли волонтерам эту весть кто-нибудь из встречных почтальонов или парижан, удиравших из столицы в почтовых каретах, или же все измыслили под влиянием страха сами эти затравленные, измученные мальчуганы. Тем паче что имя инспектора кавалерии Эксельманса было окружено легендой, особенно после недавней истории, взбудоражившей весь Париж. Последняя версия не выдерживала критики, ибо действительно в погоню за королевской гвардией были брошены именно кавалеристы Эксельманса. Так что доля правдоподобия тут имелась. Существовало несколько таких имен, при одном упоминании которых не только эти переряженные студенты-правоведы, но почти вся масса людей бегущей армии-армии только по видимости-сразу же теряла голову; к числу таких имен принадлежали имена маршала Нея, Лабедуайера, Лефевр-Денуэтта, Эксельманса, воплощающих собой гидру мятежа.