Страстная неделя

Буквально в трех шагах отсюда, рядом с улицей Сен-Жорж, на улице Виктуар, которую местные обыватели по-прежнему именовали улицей Шантрен, стоял особняк Лефевр-Денуэтта, принадлежавший ранее Жозефине Богарнэ и после 18 брюмера поднесенный Наполеоном в дар своему соратнику по государственному перевороту; и в особняке Лагранжа, и в особняке генерала Лефевр-Денуэтта жизнь текла все так же, и, хотя сам генерал находился на казарменном положении, супруга его устраивала пышные приемы, и местный люд, собираясь у ворот, с неодобрительным любопытством глазел на великосветскую публику, выходившую из экипажей, и среди все тех же дам в роскошных туалетах, среди господ офицеров все в той же форме толпа не без волнения узнавала госпожу Сен-Лэ, которая в глазах парижан по-прежнему была королевой Гортензией. А красавец щеголь, сопровождавший ее, - это Шарль де Флаго, ее любовник и, по утверждению молвы, побочный сын Талейрана. Поручик Дьедонне, школьный товарищ Теодора, послуживший моделью для картины, написанной в 1812 году, тот, что заставил художника поверить в свой талант, в свою грядущую славу... так вот Дьедонне до отбытия 1-го егерского полка в январе месяце в Бетюн бывал у генеральши вместе со своим приятелем Амедеем, сыном Реньо де Сен-Жан-д'Анжели... последний тоже был офицером и служил под командованием Лефевр-Денуэтта, а с ними и юный Депан де Кюбьер... Фортюне Брак с гордостью рассказывал Дьедонне, как Амедей и Депан представили его госпоже Сен-Лэ, и больше, нежели бранными делами, гордился он успехами в этом обществе, чем обязан был своему прекрасному голосу.

Теодор чуть-чуть завидовал этим брюмеровским аристократам и их сыновьям, сам он уж никак не мог считаться ровней этим людям, овеянным воинской славой, отмеченным крестами и увечьями.

По недовольному лицу господина Жерико чувствовалось, что господин Жерико не расположен откровенничать с сыном в присутствии мадемуазель Мелани. Он увел Тео в библиотеку якобы затем, чтобы не мешать экономке спокойно накрывать на стол. Библиотека-огромная комната-выходила на противоположную сторону двора. Если слегка высунуться в окно, видны черные деревья, выстроившиеся парами, как солдаты в строю, а за ними угадывались очертания греческого храма... О чем это толкует отец, чего добивается? Чтобы он. Теодор, дезертировал?

Они, эти воины, ровесники Теодора, чувствовали себя на равной ноге с хозяевами салонов, куда для него был закрыт доступ, они, его ровесники или те, что старше Теодора на два-три года, с которыми он встречается у Фраскати, как, например, с Шарлем де Флаге или поручиком де Лавестин. А вот Марк-Антуан был бы им ровней: он, виконт д'0биньи, мог принимать их у себя в родительском доме на улице Сент-Онорэ-ведь их разделяли только политические взгляды. Это был особый мир аристократических особняков. Это был мир, который он, Теодор, пытался запечатлеть на полотне. В его героях, в его моделях люди видели лишь офицера конных егерей где-нибудь под Экмюлем или Тильзитом... гарцующего, как на картине, написанной в 1812 году, или солдата, упавшего возле раненого коня на французскую землю где-нибудь под Лонгви или Денэном, его "Кирасира 1814 года", выбитого из седла отступлением Великой армии. Но он-то, Теодор, отлично знал, что голову егерского офицера с жесткими белокурыми висячими усами он списал с Дьедонне, а для торса моделью послужил Марк-Антуан. Просто два императорских воина, и все тут. Только два года спустя он смутно почувствовал, что создал некоего гибрида, чудовищную смесь из республиканца и гренадера, служившего под знаменем Ларошжаклена... так же как ощутил и раздиравшие его самого противоречия. Так или иначе, это его ошибка, что. выставляя в Салоне картину, он дал ей название "Портрет господина Д., офицера конных егерей", когда нужно было пустить ее как некое анонимное изображение воина, заслужившего свои нашивки в пороховом дыму, ценою собственной крови...

Интересно, каков из себя этот барон Лаллеман, назначенный по распоряжению Людовика XVIII префектом, который в двадцать лет сражался в Сан-Доминго, в тридцать-в Испании и получил чин генерала, когда союзники захватили Францию? Это о нем думает она в своем домике, сложенном из крашеною кирпича, среди обнаженных деревьев укромного садика этой поддельной деревни, это о нем думает она, креолка, вывезенная с Антильских островов, похожая на трепещущую и слабую пичужку, та, которую Теодор с минуту держал в своих объятиях.

Вполне представляю себе, что говорила ей генеральша Лефевр