Страстная неделя

человеческое чувство, запрещавшее ему покинуть не свою кавалерийскую часть, не свой эскадрон, с которыми он связан известными обязательствами-этими обязательствами он легко может пренебречь, - но именно их, этих людей, по отношению к которым у него нет никакого долга, к которым он завтра может воспылать враждой, и все же он не может покинуть именно этих людей, потому что с каждым шагом они все сильнее-и физически и морально-ощущают тяжесть постигшего их несчастья...

Да, Удето. Почему Удето как-то по-особенному относится к нему? Из-за своего кузена, который пишет стихи? А для его пустой башки что живопись, что поэзия-все едино. Да, так вот в Эдене он проявил особое доверие к мушкетеру Теодору Жерико: он дал ему газету, тайком увезенную из Абвиля, "Монитер".

Интересна она была потому, что в ней был напечатан список наполеоновских министров. А также декрет, возводящий Лазара Карно в графское достоинство за оборону Антверпена в 1814 году.

Теодор нашел, что это забавно, и только. Значения этого акта он не понял. Что он мог сказать? Несколько слов о Карно как о личности и о том, как отнесутся другие министры к этому новому министру внутренних дел-и почему именно внутренних? Не мог же он рассказать Удето, что слышал в Пуа, как говорил о Лазаре Карно господин Жубер...

- Вы не понимаете? Да это, дорогой мой, и слепому ясно: оба постановления датированы одним и тем же числом. Наполеон, включив в свое правительство цареубийцу, пожелал тут же приобщить его к знати Империи.

- Ну и что же? Я не понимаю...

- Вы просто ребенок. Чего можно было опасаться с возвращением Бонапарта? Что чернь отыграется. Она готова была его поддержать. А он от ее поддержки отказывается, так-то, дорогой мой... Наполеон не желает быть императором сброда...

Странные речи для поручика королевского мушкетерского полка! В свое время Удето был пажом императора и, вероятно, видел в том обороте, какой принимали дела, надежду для аристократии вообще, а для себя лично-возможность примкнуть... В конце концов, если император...

Но Жерико затронули не наивные расчеты Удето, в словах поручика его потрясло другое: "Наполеон не желает быть императором сброда..." Какой удар для несчастных людей, чьи споры он слышал прошлой ночью, для того, чей отец был расстрелян, для ткача, для поденщика, для всех прочих... для тех надежд, что жили в них, - пока еще противоречивые, но светившие им, как огромное солнце, в которое всей душой хочется верить. Жерико вспомнил, что сам чувствовал там, на откосе в зарослях кустарника: как он боялся, что они упустят случай, упустят, как считал Теодор, свое счастье, не окажут доверия императору, и совсем это не значит, что он за Наполеона...

просто ему казалось, что логично, естественно... прогнать аристократов... Такая мысль владела всеми этими людьми, пусть их разделяли традиции, верования, но все они одинаково радовались, что удирают графы и маркизы. Так вот: возвращается император,' их император, и что делает новое правительство? Пишет на лбу человека, которому верил народ: ты будешь графом... Да, между Удето и им, Теодором, есть расхождения, навряд ли они могут понять друг друга. Что делать, тем хуже.

Когда они подходили к Сен-Полю, все тот же Удето вернулся к хвосту колонны и сказал Теодору:

- Знаете, кто здесь, говорят, живет? Сестра Супостата.

Можно было подумать, что он говорил об одной из сестер Бонапарта, но нет. "Супостатом" оказался Робеспьер. Теодору было абсолютно все равно, проживает или нет здесь Шарлотта.

Но Сен-Поль был как раз одним из тех районов, где еще не позабыли о временах Террора. Удето хотелось бы посмотреть на сестру Супостата. Он говорил о ней так, словно она зверь из зверинца или местная достопримечательность.

- Но, вероятно, она скрывается, живет под вымышленным именем... А может быть, это просто выдумка, из тех, что так любят рассказывать... Представляете себе эту женщину среди семей, у которых еще не зажили раны, нанесенные преступлениями Максимилиана!

Ну а Теодору это безразлично. В Сен-Поле его прежде всего интересует хорошая конюшня и охапка сена, чтобы около Трика можно было поспать и ему. Хотя бы часок. Потому что основная масса войска, которую еще только ожидали в Сен-Поле, должна была остаться здесь на ночевку, а им, отборной кавалерии, как говорил Удето, дадут передохнуть и часа в два, в половине третьего погонят дальше-ночевать они будут в Бетюне. Ну и что же. До Бетюна меньше восьми лье.

Так-то оно так. Но сколько это составит лье за день?

Двадцать, двадцать одно. В конце концов привыкаешь к большим перегонам. Одиннадцать, двенадцать часов подряд в седле... На этой стоянке они встретились с королевскими кирасирами. Граф Этьен де Дюрфор подошел поздороваться с господином де Лористон. Монкор встретился со своим другом Альфредом. Юный Альфред де Виньи бодрился, но вьнлядел совсем утомленным.

Его огорчало, что в такой день, как страстной четверг, они ни за что не поспеют в Бетюн к вечерней службе.

Он сам не думал, что окажется пророком. Дело в том, что, когда выходили из Сен-Поля, Альфред отстал. Слетела подкова!