Страстная неделя

Что это? Трик спотыкается? Человек иной раз стерпит, когда сапог жмёт ему ногу, смолчит, никому не признается. Но если едешь верхом на лошади, да она вдруг охромеет-это хуже, чем боль в собственной твоей ноге. Монкор обернулся и крикнул:

..Что случилось? — Жерико спрыгнул под дождём прямо в грязь.

посмотрел, и все стало ясно: слетела подкова-лошадь подгибает Horv.., Хорошо, что это произошло уже в Пуа. а то бы Трик чьппел из строя. Если лошадь расковалась, нельзя допускать, чтобы она ступала прямо на копыто: собьёт его до крови, и пиши пропало! Чем же ей обмотать ногу? Кажется, специально делают кожаные чехлы на копыта-так сказать, лошадиные чулки-и возят с собой в саквояже на тот случай, если лошадь потеряет свои железки. Только в армии не до того. Однако можно при таких оказиях подложить под копыто кусок картона, привязать его исподнизу или, ещё лучше, — лоскут фетра и обмотать сверху тряпкой. Но не так это просто! Где ты в походе возьмёшь картон? На дороге он не валяется, и лишней треуголки тоже в запасе нет, не из чего вырезать фетровую подстилку. К счастью, до кузницы рукой подать. На сторожевом посту караульный офицер сказал, что все складывается очень удачно: в доме у кузнеца есть две свободные комнаты, можно дать билет на постой к нему и Теодору Жерико, и его спутнику, то есть Монкору. Но кузнец о постое и слышать не желал.

— Подковать лошадь? Пожалуйста. И раз уж услужить так услужить: подкуём нынче же вечером. Дайте только поужинатько мне друзья приехали, так жена приготовила кровяную колбасу!

А с ночлегом ничего не выйдет, обе комнаты заняты гостями…

Монкор раскричался, желая доказать самому себе, что он мужчина, да к тому же ещё и мушкетёр. Кузнец смотрел на него ухмыляясь-дескать, стоит мне только стукнуть тебя разок…

Теодор, сторонник мягкого обращения с людьми, вежливо сказал, что лошади уж во всяком случае придётся здесь заночевать, да и сам он и его спутник крайне устали. Объяснение происходило при свете угасавшего в горне огня; на земляном полу тлели выпавшие из топки крупные угли; подручный с перебитым носом шаркал метлою, убирая свежий навоз, оставленный лошадью возчика, которую только что подковали. Все это Жерико схватывал зорким взглядом, заметил и большие мехи, подвешенные на цепи, и привод, который шёл с левой стороны, из-под кожуха, устроенного над горном, и сопло, просунутое в отверстие меж кирпичей у самого поддувала; заметил и наковальню и кузнечный молот на ней, клещи и целую выставку инструментов, напомнивших ему кузницу в предместье Руана, для которой он написал вывеску. И пока шли переговоры с кузнецом, усатым эльзасцем.

носившим по старой гусарской привычке длинную косицу и только что не пудрившим волосы, с этим титаном в кожаном фартуке, надетом прямо на голое тело, без рубашки, Теодор разглядел и запомнил широкий разворот его плеч, бугры мускулов голых рук, рыжеватую мохнатость подмышек, но поразил его не этот грозный великан с несгибающейся ногой, с лицом.

выдубленным всеми ветрами Европы, мокрый от пота, а его подручный с перебитым носом-высокий черномазый и волосатый не по возрасту юнец, который все вертелся вокруг, подметал.

прибирал, окидывая исподтишка королевских офицеров сумрачным взглядом; внимание художника привлекал этот дичок в духе Донателло, лицом похожий, однако, на Микеланджело. Теодор прекрасно знал, что хромоногому Вулкану а высокой степени наплевать на все его доводы, но упорно твердил: «Мы устали» — с тем терпеливым видом, который часто считали свидетельством его кротости и учтивости, хотя, скорее всего, за ним скрывался упрямый характер. И вдруг подручный забормотал:

— Да чего ж мне не поспать в нижней каморе, хозяин?..

Пускай они на моей постели лягут… Коли им тесно вдвоём.

пускай для одного на полу постелят… А мне что? Мне ничего…

Мне и в нижней каморе тепло. Не прогонять же людей в этакую погоду!

Как ни был Теодору непривычен пикардийский говор, он все же уловил в этой реплике сочетание хитрости и наглости. Кузнец был, скорее всего, из наполеоновских солдат, а его подручный, возможно, стоял за короля, раз ему так захотелось дать приют мушкетёрам. Как бы то ни было, титан в ответ проворчал что-то и выругался на языке, ещё менее понятном-Жерико только различил в его бормотанье немецкие слова: а затем кузнец сам привязал Трика к столбу вместе с лошадью Монкора и послал малого с перебитым носом в конюшню (стало быть. тут имелась конюшня?) за овсом; подручный отправился выполнять поручение, а кузнец тем временем объяснил, что у него в конюшне нет места: там уже стоит чужая лошадь; к тому же здесь, в кузнице, есть вода; пока господа офицеры покушают, их лошади отдохнут; он поведёт приезжих к себе в дом, и они сами убедятся, что там полно народу. «Эй, Фирмен, чего копаешься?» К мордам лошадей привязали торбы с овсом, и кузнец дал подручному крепкого тумака-может быть, в знак приязни, а может быть, в наказание.