Страстная неделя

А на перекрёстке двух дорог-там. где остановились егеря и гренадеры, — подпоручик егерей, решив, что он обязан занять место командира, выехал вперёд; в отряде же гренадеров выехал вперёд другой всадник вместо поручика д'0биньи (скажем мимоходом, что это был Артур де Г., тот самый, с которым мы встретились в Бовэ…). Они сидели на конях друг против друга.

Им не нужно было вступать в переговоры, заключать какие-либо соглашения-оба отряда вполне естественно пришли к мысли о необходимости своего рода перемирия, и все глядели в одну сторону-в направлении озера, но видели там на краю насыпной дороги только двух лошадей, которых держал под уздцы крестьянский мальчик. Для всадников, застывших под проливным дождём в напряжённом ожидании, время тянулось не менее долго, чем для Робера Дьёдонне, склонившегося над стонавшим МаркАнтуаном.

Робера охватило какое-то оцепенение. Ведь, как раз когда случилось это нежданное происшествие, воображение его было занято ссорой, вспыхнувшей три года назад (почти три года) в комнате за лавкой на Больших бульварах, в которой писал свои картины Жерико, — эта бурная ссора произошла между ним, Робером Дьёдонне, и человеком, простёртым сейчас на земле, потерявшим сознание от боли. Робер Дьёдонне не был суеверен и не любил искать таинственных, сверхъестественных причин для случайных совпадений. Но на этот раз его положительный ум пришёл в смятение, ему казалось, что это он, он сам лежит тут без сознания, это его собственное тело упало с лошади, написанной Жерико. Ах, какое ребячество! Он выпрямился, посмотрел на двух гренадеров и на торфяника, на струи дождя, падавшие за стенами шалаша, на мокрую траву, на штабеля торфа и, хоть не очень был уверен в себе, сказал твёрдо, как и подобает офицеру, который, не имея указаний, должен сам принимать решения в затруднительных обстоятельствах:

— Надо привезти врача…

Потом подумал: «Ему, бедняге, верно, холодно!» — и, сняв с себя кавалерийский плащ, осторожно накинул его на раненого, прикрыв ему ноги… И тотчас испугался, что сукно, может быть, давит на сломанную ногу…

Странное дело-оба гренадера, зеленые юнцы, вдруг стали смотреть на этого офицера конных егерей, перешедшего на службу к Людоеду, как на своего начальника, и его слова были для них приказом. Они отдали честь и пошли к своим лошадям, которых держал Жан-Батист, тогда как лошадь их поручика смирно стояла около шалаша, Элуа привязал её к колу, хотя никто его об этом и не просил. Робер окликнул гренадеров: для него они сейчас тоже не были приверженцами короля, а солдатами, находившимися в его распоряжении. Он попросил передать подпоручику Легэ, что тот должен принять на себя командование отрядом на все время отсутствия его, Робера Дьёдонне, а также сказать офицеру, временно командующему сейчас отрядом гренадеров, что до приезда врача он, Робер Дьёдонне, останется возле поручика д'0биньи. Он попросил также сказать от его имени обоим офицерам, чтобы они, во избежание столкновений и инцидентов, отвели подальше свои отряды. Ни на одно мгновение i, у него не возникало мысли, что в этих двухсторонних приказах есть что-то ненормальное, не думали этого и оба молодых дворянчика. Таким образом на этом перекрёстке дорог, на краю болот долины Соммы, в среду, 22 марта 1815 года, в три часа дня, или в четверть четвёртого, поручик 1-го егерского императорского полка Робер Дьёдонне поставил под единое командование два отряда разъединённой французской армии, которые были посланы на поиски друг друга, хотя оба и получили приказ не вступать в бой, а только обнаружить противника и отступить.

* * *

Боль порой достигала такой силы, что, кроме неё, ничего не существовало. За что палачи пытают его? Боль в ноге вдруг стала мучительнее, чем в голове. Словно вспыхивали огненные искры.

Боль терзает все тело, поднимается к горлу, исходит утробным воплем, пронизывает сломанные ребра. Надо всем колышется огромная тень. Глаза открыты, но видят только это колыханье мрака. Где же я? Жив ли я? А в голове-расплавленный чёрный свинец, свинцовое море, уровень его все время колеблется, и порою, когда лодка слишком накреняется вправо или влево, поднимается на гребень волны или переваливает через неё, в мозгу, как в калейдоскопе, вдруг вспыхивает зловещий свет, и тогда открывается некий мир-неизвестно только, что это: действительность или сновидение… Мама, мама… все горит внутри, все разрывается… Мир такой хмурый, туманный, тёмный, и в нем ветер полосами гонит дождь… Где же я? Должно быть, тут совсем близко вода: пропитаны водой и вся земля, и воздух-вот почему так темно среди бела дня, а в том калейдоскопе, что вертится перед глазами, на чёрном фоне-огненные солнца, и под ними, между лиловыми султанами, красные полосы, и плывут куда-то тусклые зеленые звезды… А дальше-светлое, пока ещё светлое пространство, и там чьё-то склонившееся лицо.

Кто же это? Где-то я видел этого человека… Знакомый взгляд.

Реют вокруг мысли, а я не могу их поймать, собрать вместе, слово к слову…