Страстная неделя

Поворот дороги, и вдруг перед егерями, меньше чем в двухстах метрах, — вереница всадников в высоких меховых шапках. Стой! Остановились передние, с пиками, а за ними, по переданному приказу, стал стягиваться весь отряд. И словно по той же команде, словно в игре, остановились встречные-у перекрёстка, от которого вниз, через болото, идёт дорога к Сомме, мимо сгрудившихся вдали домиков; но эти всадники в меховых шапках-человек двенадцать-спешно выстраиваются длинной шеренгой на просёлке, пересекающем Абвильский тракт, остальные группируются позади, а один выезжает вперёд и в одиночку движется по тракту. Что это значит? Прямо битва при Фонтенуа, честное слово! Дав лошади шенкеля, Дьёдонне едет ему навстречу. В конце концов, ведь не пруссаки же они! Всадник приближается, и поручик Робер Дьёдонне, командир 2-й роты 3-го эскадрона 1-го императорского егерского полка, вдруг видит перед собою того самого человека, о котором он только что думал, того самого, с которым он так горячо спорил в комнате за лавкой на Больших бульварах, где Теодор Жерико писал свою картину в 1812 году, — да, перед ним оказался Марк-Антуан, виконт д'0биньи, поручик гренадеров Ларошжаклена, и этот д'0биньи, салютуя саблей, кричит звучным голосом:

— Господа, да здравствует король!

И тут вдруг грянул выстрел-в ответ на возглас: «Да здравствует император!» Гренадеры ещё ни разу не встречались лицом к лицу с теми, кого они называли изменниками. Перед ними были кавалеристы, которые всего три дня назад, на смотру, проходившем на площади Людовика XV, ещё носили пышное наименование «королевские егеря», и, понятно, гренадеры были начеку, держали палец на взведённом курке пистолета. Услышав дерзкий клич егерей, один из гренадеров, совсем ещё зелёный юнец, только три месяца находившийся в армии, не удержался и нажал курок… Пуля никого не задела, и чуть заметное движение, пробежавшее по рядам егерей, говорило лишь о крепкой закалке, полученной за десять-двадцать лет, проведённых в постоянных сражениях, о глубоко укоренившейся дисциплине. Но поручик д'0биньи, возмущённый и оскорблённый в своих понятиях о честности, круто повернулся в седле, желая посмотреть, кто посмел выстрелить. И вдруг его лошадь с громким ржанием взвилась на дыбы, потом бешено завертелась, заскакала по дороге в дикой пляске и, воспользовавшись случаем вернуть себе свободу, перемахнула через придорожную канаву и помчалась по лугам; всадник, потеряв равновесие из-за той неудобной позы, в которой его захватила нежданная скачка, выпустил из рук поводья; седло, вероятно плохо подтянутое, съехало набок; напрасно д'0биньи пытался выпрямиться, напрягая всю силу своих атлетических ног: он сползал все ниже, но не бросал сабли-видно было, как она поблёскивает над травою.

Эту картину наблюдали издали Элуа Карон и его сын. Они застыли на краю торфяника и, повернувшись, молча смотрели на фантастическую скачку вороного и на тщетные усилия всадника, пытавшегося удержаться в седле, меж тем как разъярённый конь, чёрный дьявол, уже забрался в камыши и, фыркая, мчался по берегу озера, так что всаднику в конце концов грозила только опасность выкупаться в холодной воде. Но Дьёдонне безотчётно бросился вдогонку за разъярённым жеребцом, а следом за ним поскакали два гренадера-последние из цепи, растянувшейся на просёлке, который шёл от Катле к правому берегу реки; конь рванулся вперёд, у всадника одна нога болталась в воздухе, другую он не мог вытащить из стремени и она была согнута в колене под брюхом лошади, а вороной скакал в низине по узкой полосе берега, потом с бешеной скоростью понёсся к рощице серебристых тополей, и видно было, как Марк-Антуан раз десять стукнулся головой и плечами о стволы деревьев, как его бросает от одного тополя к другому, как швыряет из стороны в сторону его крупное тело; вдруг оно задёргалось, раздался дикий крик боли, из руки всадника выпала сабля, которую он неведомо как и почему сжимал в кулаке, и обмякшее, точно тряпка, бесчувственное тело поволочилось уже по земле за весело скачущим конём, звонким ржанием провозглашавшим свою победу.