Страстная неделя

Ты призываешь в мстители того, кто посмел свергнуть первосвященника в Риме… и нынче, в день своего распятия, неужто не видишь ты, как распинают нас? Прости мне, господи, я тут укоряю тебя, а между тем уже воздвигают крест и слышно, как молоток вколачивает гвозди…» И он вполголоса повторил начальные строки страстей господних по Иоанну: «Сказав сие, Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошёл Сам и ученики Его; знал же это место и Иуда, предатель Его…» И он, холодея от ужаса, представил себе кавалеристов Эксельманса. Знают ли и они это место? Где же Кедрон и где выйдут за него сыны французского королевского дома? Господи, господи, прости мне, что я сравниваю несравнимое, то, что даже сравнивать-кощунство…

Чёрные мушкетёры и гвардейцы конвоя со своими конями расположились на обеих площадях огромным лагерем, раскинувшимся куда шире, чем происходившие здесь ярмарки. Они поили своих лошадей, что совсем не сложно в Лиллере, где повсюду бьют ключи и почти при каждом доме есть колодец. Местные жители гордились этим и с презрением говорили, что в Бетюне для питья употребляют воду из цистерн… Один из каждого десятка кавалеристов стерёг напоённых коней, а остальные девять шли в трактир, в кабач-си, в частные дома, куда зазывали их обитатели, предлагая подкрепиться. Да, здешние жители питали явную слабость к королевской гвардии, сохранив недобрую память о тех временах, когда город был фактически оккупирован императорскими солдатами, посланными искоренять мятежный дух, господствовавший среди местной молодёжи. Таким образом, кабачок напротив церкви божьей матери «Утоли моя печали» был полон гвардейцев конвоя и мушкетёров, когда туда явился его высочество герцог Беррийский со своими двумя провожатыми.

Его узнали и почтительно расступились, чтобы освободить ему место. Только один гвардеец из Швейцарской сотни стоял спиной к вошедшим и, жестикулируя, что-то возбуждённо говорил усатому, небритому и неопрятного вида мужчине в русской шапке со спущенными ушами и в рваном тулупе нараспашку, под которым надет был какой-то странный балахон, а из прорех в залоснившейся овчине торчали клочья грязной шерсти. Его высочество собрался было одёрнуть наглеца, когда тот обернулся, и герцог узнал своего сверстника, господина де Монбрэн, которого не раз приглашал с собой на охоту, потому что у Монбрэна была недурненькая кузина.

— Какого черта вы тут делаете, Монбрэн? — воскликнул он. — И в такой компании?

В самом деле, собеседник Монбрэна был либо бродяга, либо разбойник. Отдав честь его высочеству, Монбрэн поспешил объяснить, что его так заинтересовало. Этот старик-«старик»

усмехнулся довольно дерзко: видно, не понял, кто перед ним, — итак, этот старик только что приехал из Лилля с фургоном глиняной посуды и рассказывает, будто тамошний гарнизон взбунтовался, нацепил трехцветные кокарды, и народ примкнул к солдатам. Герцога взорвало от таких вестей; накинувшись на пришельца, он стал трясти его за отвороты тулупа, выкрикивая:

— Лжёшь, бессовестно лжёшь, мужлан!

Высокомерным и резким движением мужлан попытался высвободиться, но тут Монбрэн поторопился объяснить ему, кто такой его высочество, что не произвело на него большого впечатления, однако удержало от дальнейших вполне естественных, но неуместных жестов. Глядя прямо в глаза принцу, он сказал охрипшим от усталости и недосыпа голосом:

— Ваше высочество, я только отвечал на вопросы этого господина, который, по-видимому, состоит в ваших друзьях.

Какова наглость! Нантуйе шагнул вперёд-необходимо арестовать, допросить этого негодяя, дознаться, кто он… Стоявшие вокруг гвардейцы угрожающе надвинулись. Но герцог внезапно проявил широту души, что бывало ему свойственно, когда он успевал поразмыслить.

— Не троньте! — сказал он, жестом отстраняя всех. — Я сам его допрошу.

— И обратился к странному оборванцу:-Послушайте, приятель! Прежде всего, кто вы? Можно ли вам верить?

Вопрошаемый стоял скрестив на груди руки. Наконец он опустил их и ответил:

— Я не требую от вас доверия, ваше высочество. Хотите верьте мне, хотите нет: лилльский гарнизон нацепил трехцветные кокарды, и я уверен, что в этом городе найдутся тысячи людей, которые не могут без ярости говорить о вступлении королевской гвардии в Лилль… Я слышал, как один кирасир грозился, что, если гвардейцы посмеют подойти к городским воротам, их впустят и тут же всех перебьют.

Вразрез со своим внешним обликом, незнакомец держался так надменно и в речи употреблял такие несвойственные простонародью обороты, что герцог Беррийский решил изменить тактику.

— Я оказываю вам честь, сударь, спрашивая, как ваше имя и откуда вы явились, — произнёс он все ещё величественно, но значительно сбавив тон.

Загадочное выражение мелькнуло на лице незнакомца.

— Имя моё, без сомнения, ничего не скажет вашему высочеству… А вот явился я… из Сибири… Из крепости Петропавловск на Ишиме.