Страстная односторонность и бесстрастие духа

Тщетно
о нем создавать теоремы,
Определять
его холод и жар;
И не найдем ни в одном словаре мы,
Что это значит:
Шаданакар.
Это –
вся движущаяся
колесница
Шара земного:
и горы, и дно, –
Все, что творилось,
все, что творится
И все,
что будет
сотворено.
Царств отошедших
и царств грядущих
Сооруженья, –
их кровь
и труд;
В пламени магм
и в райских кущах
Все, кто жили
и все, кто живут:
Люди,
чудовища
и херувимы,
Кондор за облаком,
змей в пыли, –
Все, что незримо
и все, что зримо
В необозримых сферах земли.

Это – она, ее мраки и светы,

Вся многозначность ее вещества,
Вся целокупность
слоев
планеты,
Цифрою –
двести
сорок
два.
Мерно неся
по звездному морю
Свой просветляемый лик,
свой дар,
Лишь с планетарным Демоном споря,
Движется к Богу
Шаданакар.
Наши галактики, наши созвездья
Полнятся гулом таких колесниц,
Мчащихся
воинством в белом наезде,
Головокружительной
стаей
птиц.
Их миллиарды. Их легионы.
Каждая –
чаша,
и роза,
и шар.
Есть неимоверные, как Орионы.
Только песчинка в них – Шаданакар.

1955

В этом стихотворении чувствуется подлинный космический ритм – и бурная фантазия в подробностях, подхваченных из древних индийских поэм и современной астрономии. Следующее стихотворение – «Ирольн». Оно рисует сферу, в которой вечно пребывает глубина личности, что бы ни испытывали ее внешние, более поверхностные слои:

Преисполнено света и звона.
Устремилось в простор бытия,
Отделяясь от отчего лона,
Мое Богом творимое Я.

Я увидел спирали златые,

И фонтаны поющих комет,
Неимоверные иерархии,
Точно сам коронованный Свет;

И гигантов, чье имя, как пламя.

Не помыслить, не произнести.
Между грозными чьими очами
Для тебя – миллион лет пути…

Островами в бескрайней лазури

Промелькнули Денеб и Арктур,
Вихри пламенных творчеств и бури
Созидавшихся там брамфатур.

Но в дрожащем своем ореоле

Пламенея вдали, как пожар,
Первым поприщем творческой воли
Призывал меня
Шаданакар.
И, падучей звездой рассекая
Внешних сфер лучезарный черед,
Я замедлил у Среднего Рая
Мою волю,
мой спуск,
пой полет.

Был ликующим, праздничным, вольным,

Как заря на могучей реке,
Этот мир, что зовется Ирольном
На таинственном языке.

Там, над сменой моих новоселий,

Над рождением форм надстоя,
Пребывает и блещет доселе
Мое богорожденное Я;

И мое – и твое – и любого,

Чья душа – только малый ковчег;
Всех, чью суть оторочило слово
Ослепительное: человек.

1955

Третье стихотворение цикла посвящено переселению душ, вводя в него мотив пребывания в мирах иных. Оно написано в 1931 г., а в 1955-м – переделано. Новое внесено, кажется, со второй строфой: