Страстная односторонность и бесстрастие духа

Христос исцелил женщину, открытую чуду. Так и красота природы не каждого «выпрямит». Глаз, натренированный на мгновенные реакции, закрыт для чуда. Глубина раскрывается только при медленном и бескорыстном вглядывании. Есть мгновенные впечатления огромной силы, но они непременно были подготовлены тихой незаметной внутренней работой. Без этой скрытой работы пламя не вспыхивает. Чтобы душа распрямилась, надо вглядеться, всмотреться. Не взглянуть, перескакивая с предмета на предмет, а всматриваться долго-долго. И тогда выбранное дерево становится чудом. Зинаида Миркина полвека всматривается в сосну перед лоджией отцовской дачи, я делаю это около тридцати пяти лет, и сосна подарила мне много прекрасных созерцаний. Особенные места земли хороши тем, что они сильнее приковывают внимание, в них легче вглядеться (сразу ясно, что игра стоит свеч). Но есть уголки в любом подмосковном лесу, где можно усесться на два-три часа и вглядываться, вглядываться. Даже без костра, который создает видимость дела и организует внимание. Просто так сидеть – если не мешает холод или комары… Сидеть и молчать. А движется свет, танцующий в листьях.

В глухую старину само дело было неторопливым и неотрывным от леса или поля, от реки и моря. Сейчас дело отгородилось от природы, создало себе особую область со своей обстановкой и своими темпами. То, что рабочий стал придатком машины (а программист – придатком счетной машины), не зависит от выбора рыночной или центрально-административной системы, это общая судьба цивилизации. Но человек – не робот, это микрокосм, который может на время действовать подобно роботу, но непременно должен восстанавливать свое единство с макрокосмом, почувствовать себя частицей космического целого, почувствовать себя сосудом вселенского духа. Если это не делается, накапливается раздражение, глухой внутренний надрыв. Время от времени таблетки, предложенные цивилизацией, перестают действовать, и тогда возникают эпидемии надрыва, массовые истерики. Александр Мелихов высказал глубокую мысль, что фашизм (в самом общем смысле слова) гнездится в каждом из нас, что в миг (пусть только миг), когда мы готовы на ничем не ограниченное насилие, чтобы покончить с раздражителем и утвердить добро (а у кого не было таких порывав?), – мы созрели для массового энтузиазма, для веры в козла отпущения и в вождя с копьем Георгия Победоносца. Что меня удерживает? Я знаю, что раздраженное сознание всегда лжет, что истина открывается только в состоянии внутренней тишины, и не верю непосредственной реакции. Слава Богу, я интеллигент, я Гамлет, а не Фортинбрас, и моя воля не всегда присоединяется к непосредственному чувству; иногда она только туже натягивает поводья. Но опыт ХХ века показывает, что Гамлеты не делают погоды.

Массу населения удерживают от безумия скорее привычки (пока они не расшатаны), скорее быт – разумно устроенный, налаженный быт. В этом отношении Запад превосходно устроен. Он постоянно дает больному таблетки. И больной остается практически здоровым.

А у нас? Иногда приходят мысли, что по существу все у нас не так плохо, что мы меньше порабощены делом. Но это палка о двух концах. Цивилизация у нас та же самая, только попавшая на другую почву, перекосившаяся и покореженная административным восторгом. Места для созерцания несколько больше, но зато производство таблеток идет из рук вон плохо. Опасность социальной катастрофы непосредственно больше. И как предотвратить ее? Самое распространенное мнение я бы сформулировал так: надо создать счастливую жизнь, тогда люди станут счастливы и не будет массовых истерик. Когда говорят, что порядок в экономике создаст порядок в головах, то думают примерно об этом. Старая марксистская выучка: бытие определяет сознание. Мое мнение – противоположное: сначала научиться быть счастливыми, потом наладить счастливую жизнь.