Страстная седмица

Да, это хорошая мысль, когда-то она любила смотреть.

— А ты?

— Я ношу запасные.

— Да, ты всегда был очень запасливый человек.

Ивченко промолчал. Они сквозь синее стекло наблюдали, как мечется пламя над тестообразной массой, которая лениво бурлит. Металл то и дело бросал вверх упругие, короткие, яркие столбики. И старухе отрешенно думалось, что и на солнце тоже есть столбики, в миллионы километров высотой, что в печь людьми засунуто не солнце, нет, а все же нечто родственное ему по плоти — огонь. Ее огонь, ведь она ставила здесь эти печи.

Сталевары то и дело отбегали. Проходя мимо Марьи Семеновны, иногда толкали ее. Словом, она мешала, надо уходить.

Но Марья Семеновна не уходила, а смотрела на металл. Вот сталь хлестнула в глубину ковша. Пролетали, будто трассирующие пули, брызги, поднимался очень красиво освещенный дым. Газы заполнили цех, и ей стало душно, нехорошо. Она вынула из сумки трубочку с валидолом, взяла две таблетки и сунула под язык. Посасывала. Да, с литейным не в порядке, он позарез нуждался в рабочих. И что-то надо придумать. Но все же литейный цех — сердце этого завода. И ее сердце. Завода не станет, а она?

— Умру, наверное, — пробормотала старуха.

— Вот я вас и нашел!

Парторг, подошедший незаметно, взял ее под руку, и она отпрянула, а он засмеялся. Был он сухонький, как она сама, маленький и жилистый. И она всегда думала о нем: «молодой человек», даже когда ему перевалило за сорок.

Парторг увел ее к себе. Усадил в кресло. Кабинет его большой, для совещаний, туда вечно заходили рабочие — спросить, посоветоваться, ругаться. Но сейчас, такая удача, никто не заходил, и они могли спокойно посидеть и поговорить.

Старуха отдыхала от пекла литейного цеха, парторг заладил прежнее: где брать рабочих? Район большой, завод не один, а стадиона нет. И кинотеатр один. Дома стоят здесь, и рабочим приходится переться в центр. Это далеко, долго. Так что остается делать молодым? Пить да скандалить? Этим и занимаются, благо деньги есть. Да, да, приличные заработки.

Старуха слушала его и видела, что, как и всегда, под этими словами сквозила мысль: «А не сделаете ли вы что-нибудь такое в обкоме, чтобы стадион построить?»

— Постараюсь вам помочь, — сказала она.

— Вот и лады, — обрадовался тот. Но, кажется, все же не верит. И прав.

Марья Семеновна не раз пыталась помочь. Но город большой, строящийся, и денег на стадион и театр всегда не хватало. Да и гнали жилье, жилье, жилье… Тогда парторг завел другой разговор и тоже с прицелом. Заныл о программных станках, о том, что можно ставить дебила: всего-то три кнопки управления. А нужны хорошие рабочие. Во-первых, сами программы. Ну, пробуют заказывать. Программа обходится в сто семьдесят рублей. Делают сами — 50 рублей. Но ведь электроники у них стоящей нет, программы считают на плохонькой машине. Опытный же рабочий может усовершенствовать программу. Она всегда не идеальна, всегда в ней можно найти ресурс. К тому же, когда станок ломается, нужен ремонт, наладка. А что может молодой парень? У них нет опыта.

Словом, шел приятный, главное, отвлекающий разговор. И старуха теперь знала, что ей дальше делать. Во всяком случае, сегодня.

— Мы по сусекам поскребли и ставим зарплату четыреста рублей на рабочего, — сообщил парторг. — А старики не идут, оскорбляются тремя кнопками, предпочитают обычный станок и меньшую зарплату. Ну, а когда все это вместе соберется: молодой рабочий, недостатки программы, нехватка ремонтников — получается, что программный станок вроде бы вреден.

— Дошло, — сказала Марья Семеновна. — Поговорю со стариками. Вы мне их соберете, но только…

— Я понял, понял, мы подождем.

А не так ее понял. Теперь Марья Семеновна чувствовала, что ей интересно, даже о внуке не думает, о том, что семья их рушится, что живет она среди людей, у которых ничего не выходит. И сейчас она — с благодарностью к заводу и парторгу — рассуждала о литейке, о программных станках, как манить стариков и торопить рост молодых.

Тут пришел Нифонт. Оказывается, милиция зацапала на вещевом рынке Потапова Николая Ивановича. Прекрасный токарь, инженерное образование. Он ушел в рабочие. И чем же занялся рабочий-инженер, имеющий, между прочим, изобретательские способности? Деньгами, их добычей. У него семейные нелады, взрослые дети его кричат: дай, дай, дай! Конечно, никакой зарплаты не хватает. Он тащил на базар кольца-«недельки», которые точил из заводского металла. Расходовался заводской металл!.. Пока не была запрещена рыбная ловля подъемниками, он их делал — усовершенствованные, складывающиеся, как зонтики. Даже артель организовал: один плел сети, другой добывал металл, а Потапов усовершенствовал подъемник с лебедкой из легких сплавов, армированных углеродистым волокном… Покупает списанные Залесским радиозаводом некондиционные магнитофоны, совершенствует их и торгует среди знакомых. Паршивец дает гарантию два года, как сам завод.

— Вот милиция и спрашивает дирекцию: что делать с этим своеобразным спекулянтом?

— Я бы, — сказала Марья Семеновна, — на твоем месте поручила бы ему кабинеты.

— Не понял, — сказал директор.