Страстная седмица

— Вы — современные, и завод современный. Вот вы тут бредите о машинах. Но как работаете сами! Каталоги, в которых вы путаетесь, диктофоны, что никуда не годны. Где телевизоры для наблюдения за цехами? Нагрузите человека, раз он изобретателен. Деньги ему нужны? Прекрасно! Чтоб все тут сделать, чтобы управлять на современном уровне, чтоб вам легко работать, деньги нужны, и большие, а это окупится, главное же… — она взяла бумажку и стала быстро что-то писать, потом порвала. — Это окупится года за два, а вы сэкономите по меньшей мере десять процентов своего рабочего времени.

И Марью Семеновну понесло:

— Выделите средства из фонда премирования, есть фонд рационализации, можете оттуда, потому что он выдумает кучу приспособлений. Чем бегать с приемниками по базару, пусть работает здесь и получает те же деньги. Ну, пусть меньше, зато спокойней. А его дети? Вы подумали, чем заткнуть их ненасытные рты? Товарищи, вы плохо работаете с кадрами, разве этому я вас учила?

И — опомнилась, зажмурилась. «Как я могу учить их, когда меня саму надо было учить воспитывать детей. И они молчат, понимают».

Марья Семеновна поднялась и вышла, тяжело постукивая тростью.

Идя домой, благо сеточка лежала в сумке, старуха зашла в магазин. Длинный. С одной стороны овощи, соусы, подсолнечное масло, с другой — вина. Что купить? Она взяла бутылку масла, купила и коньяка. Коньяк, судя по цене, неплохой. Она повертела бутылку, вздохнув, положила в сумку.

— Что, бабка, запила? — спросил кто-то.

Марья Семеновна пошла в другой магазин, искать рыбу. Но хека не оказалось, зато были иваси, маслянисто поблескивающие рыбки. Она взяла полкило. Они упрощали жизнь, к ним достаточно отварить картошки. В бакалейном отделе, покупая сахар, обнаружила мелкие баночки с горошком. Названо: «Зеленый горошек для супа». Она взяла пять таких баночек.

Выйдя из магазина, она задумалась — домой ей не хотелось. Но куда? В больницу — невозможно. Старуха побрела, опираясь на палку. Она шла в глубочайшей задумчивости. Палочка постукивала по тротуару, ей навстречу шли люди. Веселые, весна надвигалась.

— Все же придется к ней идти, — остановилась старуха. — Нет, не пойду! Ни за что!

И снова постукивает по обледенелому тротуару палочкой, бормочет:

— Пойду!

Мимо нее с лязгом проносятся трамваи, проходят машины. Город, дымясь, накрывается вечером. Выход как будто нащупывается, пожалуй, он есть. Вряд ли. И вдруг зеленая звездочка — такси. Старуха подняла руку.

5

Сергей Федорович долго стучал карандашиком по столу. Наконец разговоры стихли. Конструкторы («Слишком уж много женщин», — подумал главный) молча сидели за этим предлинным столом, за которым обсуждалось уже множество интереснейших вопросов. И вот сейчас был вопрос незаурядный. Женщины это поняли, судя по лицу главного. Но какой? И что предстоит обсуждать? А мужчины посматривали друг на друга. Пора идти домой, уже томила желудочная тоска, вспоминалось домашнее, вкусное, горячее, приготовленное женой. Главный снова постучал карандашом. И, как в пьесе Гоголя, что всем заводом видели на днях, сказал:

— Сообщаю вам пренеприятное известие.

— К нам едет ревизор? — спросил остряк Крягин, и все посмотрели на главного. А чертежница Надя Жигулева даже перестала сосать карамельку.

— Гораздо хуже… Гораздо хуже…

И главный конструктор встал — сухощавый человек-непоседа, которому и говорилось, и думалось лучше всего стоя. А еще лучше говорилось, когда он ходил. И потому вокруг его громадного стола в мягком линолеуме была им протоптана глянцевитая дорожка. Она опоясывала стол, окружала и стулья, придвинутые к столу, потому что ходить и говорить главный предпочитал именно на таких вот общих совещаниях конструкторского отдела. И сейчас он стал ходить. Конструкторы, вертя головами, видели то его узкую и длинную спину, обтянутую грубой вязаной кофтой, то лицо, помятое устало, торопливо выбритое. По-видимому, он опять работал ночью и чуть не проспал, едва не опоздал на службу. Вот спина, и снова видна седоватая и жесткая щетина.