Страстное тысячелетие

* * *

— Зачем записывать, что между другими людьми было? Ведь их уже нет на земле. Нам-то какое дело до них?

— Это — дела людские, они всегда повторяются. Кто не знает о других ничего, тот сам должен испить чашу ошибок своих. Кто о других людях судит, у того и мудрости прибавляется. О тех, кто вокруг тебя, судить не пристало либо оскорбишь ненароком, либо возвысишь не по заслугам. О живых лучше молчать. Не судите и не судимы будете. А о тех, кто ушел, судить надо, мертвому чрезмерная похвала не повредит, а виноватого осудить надо не для него — ему ничто не сделается, а для себя и для тех, кто после нас будет. Если не задумываться об ошибках, то мудрым не стать.

— Какие же ошибки тут описаны?

— Не только ошибки, Иаков. История людей — история страстей. Может быть, Захария собирал записи о сильных страстях, которые творили историю. Он был мудр, раз читал это.

— Кто же написал это? Откуда было ему знать, что думал этот Юлий? Может быть тут все неправда?

— Какая разница? Если он написал правдиво, так это правда. Если он описал те чувства, которые могли бы быть, и так верно, что им веришь, значит это правда. А если бы написал он о событиях, которые были в действительности, но с искажениями, с преувеличениями, так это было бы и неправда.

— Как это — в неправде — правда, а в правде — неправда.

— Истинно говорю вам: самая большая в мире ложь состоит из большого количества правды с малой частью неправды. Ибо она, опираясь на неопровержимое, дает такую трактовку истине, что она злее и вреднее любой лжи. Иной же вымысел так раскрывает душу человека, что нету ничего правдивее его.

— Чудно ты говоришь, Учитель, но слушать тебя можно бесконечно.

— Если бы ещё мне знать, что я правильно понят… Иуда, почитай ещё что-нибудь.