Страстотерпицы

– Ну, куды с добром! В профессуре была, кафедрами заведовала. Доктор наук… А приперло меня, дак я у вас, неграмотных, и училася. За счет вас и выжила… Господи, как я без них? – обратилась она к небу. – Не лишай меня радости видеть их. – Таисия заплакала. – Паша, ты самое драгоценное, что я встречала в жизни.

– Будет городить-то!

– Завтра проводишь меня до Стрелки… – Таисия встала и сразу пошла, размашисто, прямо, подставляя звездному ветру свое суровое, истощенное лицо…

После утренней дойки Большая Павла сгоношила узелок монахине в дорогу, с салом и шаньгами, которые пекла ей ночью, и двинулась к дому Таисии. В пустой избе Таисия стояла на коленях перед крошечной иконкой в красном углу. Потом поднялась в слезах, обошла углы и везде поклонилась. Навесив большой замок, она положила ключ под коврик, погладила бревнышко, поклонилась дому, и они пошли вдвоем с Павлою по дороге к лесу.

– Знала ли я, что под этой крышей проведу лучшие свои годы, – всхлипнула Таисия. – Как хорошо здесь молиться.

Большая Павла от горя не могла вымолвить ни слова в ответ.

– Ты терпи, – наставляла Таисия. – Вот скоро Сталин помрет.

– Что ты! – напугалась Большая Павла. – А как Айзековна услышит. Она нам покажет!.. Как он может помереть? Никогда!

– Дак вот, как он помрет, – не обращая внимания на испуг Павлы, продолжала Таисия, – все пойдет под гору. Народ начнет портиться. Колхоза не будет.

– Как это, колхоза не будет?!

– Зверопромхоз будет. Уже и бумаги идут. И народ станет другим. Сброд сюда хлынет. Бродячий люд… Все, Павлуша, исчезает ваш народ. Вынесли вы все в муках… Из последних сил, из жил последних… Все до кровиночки родимой земле отдали… И больше такого народа уже не будет… Не было такого на земле и уже не будет… Божий вы народ, единственно Божий…

– Че-то плетет! – взрыдала Большая Павла. – Ты скажи, как мне жить без тебя?

– Господь научит! Молись. Капитолину отпусти… У нее другой путь. Она тебя не послушает в жизни… Аришку подымай. О господи, как я без тебя буду?! Спасибо тебе, Павла, за все. Увидеться уж не увидимся, а вместе будем всегда! Ну все, прощай! – Таисия поцеловала Павлу и решительно размашисто зашагала посреди дороги.

Большая Павла, шатаясь, села на широкий пень близ обочины, широко раскинув ноги в самошитых ичигах, и заревела, как медведица. Она ревела к небу, в голос, ревела так, как не ревела на похоронах дочери, и ей казалось там, за уходящей монахиней, кончается белый свет и ее жизнь, и ничего уже не может быть никогда…

Она совсем не умела плакать, потому ревела. Громадная, нескладная, с багровыми руками, которые, кроме черной работы, с молодости ничего не ведали. Разбросав по земле увесистые бревна ног, ревела утробным гласом и раскачивалась плечами, и когда платок съехал с ее головы, она обнажилась – голова с уложенной караваем серебряной от седины косою. И вид у этой бабьей громадины был беспомощный, как у ребенка…

* * *

Первой из подружек из Култука уехала Зойка. Училась она плохо, фардыбачила часто. Дуняшка не справлялась с нею, и Илюха увез ее в город, пристроил продавщицей в крошечный магазинчик при кирпичном заводе. Несостоявшаяся офицерша тут же скрутилась с грузчиком магазина, родила от него девочку. У Илюхи детей не было, и он забрал внучку к себе, к большому неудовольствию своей бесплодной супруги, которая даже жаловалась в сельсовет. Но там посчитали поступок управляющего благородным и жалобу оставили без последствий…

Дуняшка тайно бегала смотреть на внучку через дырочку в ограде Илюхи и молча плакала…

Этой же зимой приезжали аж из Москвы трое хорошо одетых мужиков в очках и одна седоватая, величавая дама с палочкой.

Они прослушали Манюньку, куда-то звонили, и увезли ее учиться в Москву. Фекла обомлела. Сбывалась ее мечта, что дочка встретится с отцом, и они вместе будут петь…

А к майским праздникам Дарима вышла замуж за своего Цырена. Они ездили к шаману, тот чего-то мороковал и велел им жениться. Молодые справляли свадьбу по-бурятски. В котлах варили мясо и скакали на лошадях…

– Уезжаю, – сообщила Дарима через неделю после свадьбы.

– Девятерых рожать?! – насмешливо поддела ее Капитолина.

– Девятерых! – строго и серьезно подтвердила Дарима. – Шаман велел… Бурят мало осталось на земле. К Цырену поедем в его аймак. Я тебе письма писать буду. Ты только отвечай.

Капитолина поцеловала сестру в тугую плоскую щеку и заплакала:

– Ладно!

На Страстной умер Сталин. Страна замерла от ужаса. Ревекка Айзековна собирала митинги и заседания. Ходили все и плакали…

Этой же весной Капитолина, не дождавшись писем от Семена, выследила почтальоншу и поняла, что та передает письма матери Семена, и та уничтожает их… Произошел скандал. Капитолина налетела на женщин в момент передачи письма и подралась с обеими.

Проворочавшись ночь на постели, Большая Павла решила отправлять внучку в город. Как ни нужен ей был догляд по дому и молодая помощь, но бабка понимала, что внучка выпрягается, берет волю.